– Главное, что их пули берут. А то с твоих слов выходит, что бороться с синобцами бесполезно. Надо сразу ложиться и помирать… Давай действительно ляжем, поспим. А утром подумаем, где искать твоих кудесников.
В восемь часов утра Алексея разбудил Фридрих Гезе:
– Ваше высокоблагородие! Старик с рыбами пришел, вас требует.
Надворный советник вышел к Хомутову. Тот торжественно разложил на столе трех изрядных осетров.
– Годится, что ли?
Рыбы оказались знатными, чуть не в двадцать вершков каждая.
– Сколько за них хочешь, Иван Степаныч?
– Да «красненькую» не мешало бы, вашество. На всю округу единый я их ловить умею.
Лыков выдал вольному поселенцу червонец и сказал:
– Попей с нами чаю или водки, по желанию. Разговор имеется.
Старик сразу посерьезнел. За самовар сели втроем. Голунов помалкивал, а Лыков начал издалека.
– Не страшно тебе, старик, жить в таком глухом углу? Там, говорят, нет ни души!
– Почему нет? – возразил Хомутов. – Айны есть. Они по всему берегу живут. А на Айроне японская фактория. Русские, да, все оттудова ушли.
– Что так?
– А Муравьевский пост закрыли, люди-те и ушли. Мы, добровольные поселенцы которые, выстроили было там деревеньку. Чибисань называется – может, слышали?
– Слышал. Но и ее тоже бросили. Почему?
– Да надоел людям этот Соколин хуже горькой редьки. Двадцать лет бились, бились, а все нищета. Ну, попросились обратно в Сибирь. Один я остался…
– А почему со всеми не уехал, Иван Степаныч?
Старик вздохнул и еще ниже склонился над чайным стаканом.
– Жизнь-то, считай, уже прошла. Кому я там нужен? Тут привык. Тут, знать, и помру.
– Понятно. Скажи, а беглых в тех местах нет? А при них чтобы были японцы.
– Японцы, вашество, на Айроне. На Чибисани нету.
– И вокруг нет?
– И вокруг. Одни айны.
– Ну а просто беглые? Без японцев.
Хомутов отставил посуду.
– А ведь, вашество, кто-то есть!
– Где?
– Да в самой Чибисани!
– Постой, постой! Ты же там живешь! Они что, к тебе подселились?
– Нет, я из деревни ушел. Три года уж. Брошенная стоит деревня, разваливается. Сам-от я сейчас живу в Муравьевском посту. Он тоже брошенный, но я там одну избу подправил. А в Чибисани никого не было. А вчерась вдруг заметил, что топится одна изба.
– Точно ли?
– Точно! Не медведи же погреться приходили? Люди, больше некому. Сторожатся. Днем тихо, никого не видать. А ночью искры из трубы летели, вот-те свят!
– Какую избу топят?
– Общественную. Она там одна такая на три окошка. Посередке стоит. Мы в ней сходы собирали.
– Спасибо, Иван Степаныч. Может статься, ты нам очень важную вещь сказал. А есть в твоих местах что-нибудь необычное?
– Есть! – без раздумий ответил Хомутов. Сыщик с комендантом аж подскочили:
– Что именно?
– Да айны, что в Двенадцатифутовой бухте живут, стали какие-то гладкие.
– Что значит гладкие?
– Ну упитанные. А с чего?
– Погоди, дедушка, я тебя не пойму, – покачал головой Лыков.
– Чего непонятного? Айны, вашество, они не как гиляки. Они без рису жить не могут.
– Ну?
– Гиляк питается рыбой и тюленьим жиром почитай круглый год. А у айна от такой жратвы брюхо пучит. Это их японцы спортили.
– В каком смысле?
– Когда японцы владели Южным Соколином, то брали инородцев на работы. Рыбу ловить, зверя там морского добывать. И платили рисом. Ну, приучили… А когда ушли с Соколина, айны и загрустили. У русских рису нет! Стали они даже вымирать от такого оборота! И переезжать на японские острова. Вот. Одолели совсем здешнего господина Кузе, просятся на Мацмай.
– Теперь понял, – сообразил Алексей. – Для айнов наличие или отсутствие риса – это вопрос жизни или смерти. Так?
– Так, – важно подтвердил старик.
– А твои соседи?
– Они гладкие ходят, с весны. Мордастые! Будто надзиратели. Думаю я, это неспроста. Откуда у айнов взялся рис?
– Интересное наблюдение, – поделился Лыков с Голуновым. – Прав старик – откуда?
– Работают на японских факториях, вот и заработали, – предположил Калина Аггеевич.
– К Царю в кандальную недавно приходил айн. Как раз из той деревни, что стоит возле бухты Буссе. И о чем-то долго с ним секретничал.
– Кто тебе это сказал? – оживился комендант. Лыков смутился. Не откроешь же, что Буффаленок…
– Ну, агентурные сведения. У меня в кандальной есть лягач.
– Кто таков? – насупился бывший японский шпион. – Уж не Мишка ли Кривая Шканда?
– Не скажу.
– Он, собака! Больше некому. До чего поганая душа. Он же хорек!
[75]
Как можно верить хорьку? Хуже нету людей!
Тут они вспомнили о Хомутове. Старику налили пендюрочку, дали с собой бутылку водки, поблагодарили за рассказ и велели молчать. Когда вольный поселенец ушел, Лыков спросил:
– Поедешь со мной в Чибисань?
– Да. Только, если там онива-бан, нам туго придется. Караульные солдаты против них пустое место. Они нам не помощники. Ну и как мы вдвоем?
– Ты знаешь, сколько там может быть «садовников»? Хоть примерно.
– С тымовскими беглецами прибыло семеро. Двоих застрелил ты, двоих я. Осталось трое. Но вдруг они получили подкрепление? А должны получить. Им еще Царя вытаскивать, а втроем такое дело не сделаешь. Человек десять понадобится.
– То есть в Чибисани их может быть до дюжины?
– Да. Многонько для двоих…
– Возьмем взвод солдат и моих двух казаков.
– И не жалко тебе их? – грустно усмехнулся комендант. – Ты хоть представляешь, что такое двенадцать синоби? Они всю кусановскую роту разгонят!
– Но пули их исправно пробивают. Сам видел!
– Ты не забывай, с ними еще пятеро беглых! Тоже не из духовного звания, а горлорезы будь здоров. Это уже семнадцать! И мы не знаем, где они. Мало ли что за дым шел там из трубы? А если нас подловят из засады, пока мы в походной колонне?
Лыков задумался. Солдат правда жалко. А свою голову еще жальче! Сибирские линейцы не пластуны. Все ляжет на них с Калиной. Справятся ли?
– Эх, «меделян» бы сюда!
