Склон выровнялся, и они смогли выпрямиться, не опасаясь скатиться вниз.
— Нет, они ничего не смогут здесь сделать, чувствуешь, какая земля под ногами плотная? Весь остальной мир кажется чем-то вроде неустойчивого плота.
Именно так оно и есть, сообразил Шэнди. Вот что его беспокоило: никакого ощущения движения. Раньше он никогда бы не подумал, что, стоя на твердой земле, можно уловить ее движение, разве только во время землетрясения. До этого момента он бы лишь посмеялся над каждым, кто заявил бы, будто способен уловить движение планеты Земля сквозь пространство. Но вот теперь ему казалось, что он всегда ощущал это движение, пусть и не на сознательном уровне, ощущал так же, как рыба чувствует воду.
Коперник, Галилей и Ньютон, подумал он, им бы это место показалось чем-то еще более неестественным, чем ему самому.
Они все собрались на ровной поверхности, за исключением Боннета, который, усевшись на склон, медленно сползал по нему, отталкиваясь руками.
— А сколько нас здесь всего? — спросил Шэнди у Дэвиса.
— Э-э-э, семеро, — ответил пират.
— Посчитай.
Дэвис посчитал и даже сплюнул:
— Ты, Боннет и Тэтч, плюс трое из Старого Света, да я сам, всего семеро. Все так, больше никого нет. Уф, на мгновение мне показалось, что нас восемь.
Шэнди угрюмо покачал головой:
— Пересчитай вновь, но быстро, и насчитаешь восемь. Если считать медленно и называть каждого, то получается семь.
Дэвис так и поступил: сначала пересчитал быстро, затем медленно и поименно. Он устало выругался.
— Джек, — сказал он с отвращением, за которым прятался страх, — мы заколдованы, что ли? Ну как это может быть, что среди нас есть чужак, который становится невидимым, лишь когда мы считаем медленно.
Шэнди даже и не пытался найти ответ. Он пристально приглядывался к фонтану. Он заметил, что вода, бившая в воздух, была до странности плотной; падая, она шлепала, а не плескалась. И именно она была источником неясного слабого света, как и этого сладковатого, затхлого запаха. Теперь он видел лица, движущиеся в этой воде, сотни лиц, появлявшихся друг за другом, как если бы фонтан был зеркалом, вращавшимся в центре огромной толпы, и каждое мелькавшее в нем лицо искажалось гримасой либо ярости, либо ужаса. Испытав отвращение, Шэнди все же шагнул вперед — и увидел колыхающиеся занавеси бледного цветного света, похожие на северное сияние. Они струились вверх до самых бегущих облаков, и казалось, именно они заставляли облака клубиться и нестись по небу.
Харвуд встал рядом с Шэнди. Однорукий старик взволнованно дышал.
— Не смотрите по сторонам, — сказал он. — Все... просто смотрите в одну сторону. Тот, с кем мне надо побеседовать, не может появиться при излишнем внимании.
С холодком в груди Шэнди вдруг сообразил, что Харвуд, видимо, говорит о той самой фигуре, которую они с Дэвисом обнаруживали при пересчете.
Неожиданно рядом с ними раздался шепот. Шэнди ожидал, что Харвуд потребует тишины, однако вместо этого однорукий колдун отозвался на языке, неизвестном Шэнди. И только тогда до него дошло, что шептали на этом же языке и что шептал один из них.
Чужой голос вновь заговорил, теперь значительно громче, и у Шэнди создалось впечатление, что говорящий стоит совсем рядом, у него за плечом. Шэнди послушно старался смотреть только перед собой, однако краем глаза все-таки различал смутную фигуру. Дэвис стоял с другой стороны... значит, это и есть их загадочный спутник? Или это Боннет, а может, даже Бет? Шэнди так и подмывало бросить взгляд.
Голос оборвался.
— Смотреть перед собой, — напомнил всем Харвуд. — Закройте глаза, если хотите, но только не оглядывайтесь.
Потом он снова заговорил, на этот раз на другом языке. Когда он умолк, что-то сказал и Лео Френд; его фраза прозвучала как вопрос.
Голос отозвался и принялся что-то бормотать, а Шэнди гадал, долго ли он еще сумеет удержаться и не оглянуться. От одной мысли закрыть глаза в этом ужасном недвижном месте у него мурашки забегали по спине, но и стоять неподвижно становилось совсем невмоготу.
Наконец голос умолк, Харвуд и Френд зашевелились. Шэнди рискнул искоса бросить на них взгляд. Они торопились к берегу бассейна, окружающего фонтан. Войдя в тягучую жидкость, они наклонились и, зачерпывая ладонями воду, принялись жадно ее пить. Потом опять выбрались на глинистый склон, и Харвуд заговорил.
Лишь несколько секунд спустя голос очень тихо отозвался — наверное, потому, что многие глядели по сторонам. Он произнес буквально несколько звуков.
Тотчас Харвуд и Френд принялись рыться в карманах. Харвуд вытащил перочинный нож, а Френд шпильку из напудренного парика. Оба одновременно укололи себе пальцы и стряхнули кровь прямо на землю.
Упав на глину, капли зашипели, и Шэнди на мгновение показалось, что вверх протянулись руки со скрюченными пальцами. Лишь потом он сообразил, что это растения — длинные, тонкие, кактусообразные в этом пустынном месте. Шэнди разглядел еще и третье растение чуть дальше по берегу, но засохшее и поникшее.
Черная Борода двинулся вперед, и хотя Харвуд пытался остановить его, Тэтч в два прыжка оказался в воде вокруг фонтана, наклонился, выпил воды, затем вышел, укусил палец и тоже стряхнул капельки крови на землю. И снова они зашипели, снова забурлила грязь, и появилось еще одно растение рядом с другими.
Оба мага уставились на него со слегка встревоженными выражениями на лицах. Потом Харвуд повел плечами и пробормотал:
— Ничего не поделаешь.
Харвуд опять заговорил, голос на этот раз отозвался тихо, едва слышно, и доносился с другой стороны, из-за спины Дэвиса.
— Проклятие, — пробормотал Харвуд, когда голос стих. — Он ничего сейчас об этом не знает.
Шэнди увидел, как Френд пожал плечами.
— Мы можем подождать немного, пока он узнает ответ.
— Мы будем ждать до тех пор, пока он не узнает и не скажет мне, — твердо сказал Харвуд.
— Кто это «он»? — спросил Тэтч.
— Э-э... существо, с которым мы разговаривали, — ответил Харвуд. — Хотя местоимение «он», пожалуй, вряд ли здесь применимо.
Он вздохнул, очевидно, от безнадежности попытки чтол-ибо объяснить. Но затем преподавательская привычка все-таки одержала верх.
— Законы механики Ньютона весьма полезны в описании мира, который мы знаем: сила действия равна силе противодействия, и равномерно двигающийся объект будет двигаться равномерно бесконечно долго, если на него не будет действовать никакая иная сила. Но если вы станете изучать самые мелкие движения, если будете исследовать их в таких деталях, что вас сочтут сумасшедшим, то заметите: законы механики Ньютона справедливы лишь для большинства случаев. В самых же крошечных промежутках пространства и времени присутствует элемент неопределенности, и любая истина оказывается не такой уж непреложной. В нашем привычном мире это не так уж важно, поскольку шансы за и против, как вы бы сказали, от места к месту довольно постоянны и согласуются с законами известной нам механики. Но здесь, где нет постоянства, здесь происходит поляризация, хотя на первый взгляд мы и видим то же самое, что и везде. Нет гибкости, нет мягкости в этой почве, нет неопределенности, и поэтому в окружающем пространстве может произойти что угодно. Мы расспрашивали гипотетическую личность, лишь стремящуюся к обретению сознания.
