— Черт возьми. — Скэнк рассеянно взял из рук Шэнди кружку, отхлебнул и вернул обратно. — Чем ты собираешься заняться, Джек? Я думаю присоединиться к Веннеру.
— А, останусь, пока хватает денег на ром, а потом подамся куда-нибудь, найду себе работу. Черт возьми, не за горами тот день, когда Англия вновь объявит войну Испании, пиратство вновь узаконят, и я, быть может, наймусь на какой-нибудь капер. Не знаю. Сегодня солнечный день, у меня есть ром, так что завтрашние проблемы завтра я и буду решать.
— Ха, ты был более... — Сегодня Скэнк явно упражнялся в абстрактных понятиях. — Ты был более шустрый.
— Да, верно, я помню. — Джек осушил кружку и протянул ее за новой порцией. — Но, думаю, я уже скоро забуду все это.
Обеспокоенный, хотя и сам не знал чем, Скэнк кивнул и зашагал туда, где на берег сгружали припасы.
Шэнди уселся на песок и улыбнулся, чувствуя тепло, которое разливалось по всему телу от рома. Более шустрый, подумал он. Ну да, конечно, Скэнк, было из-за чего проявлять прыть. Я хотел наказать дядюшку Себастьяна и доказать миру — и закону! — что он совершил преступление, обобрав и убив моего отца. Но еще сильнее мне хотелось вызволить Бет Харвуд и сказать ей... поделиться с ней мыслями, которые пришли мне в голову. Но ничего этого осуществить не удалось.
Там, в гавани, косые паруса на «Дженни» начали разворачиваться, и Шэнди перевел на нее взгляд. Кто-то явно пытался переместить гафель выше.
«Не получится, дружок, — подумал он, — кованый держатель так побит в боях, что выше никак не даст поднять гафель. К тому же при не очень натянутом парусе «Дженни» шла по ветру гораздо лучше. Будь старина Ходж или Дэвис живы, они бы сказали то же самое. Ты бы лучше занялся починкой корпуса».
Он припомнил время, когда сам приводил «Дженни» в порядок месяца четыре назад. Шлюп добрался до гавани полуразбитый, с течью в трюме, потеряв капитана и половину экипажа. Двумя неделями раньше на остров прибыл Роджерс со своими солдатами, и к тому времени, как вернулась «Дженни», он уже успел изгнать таких нераскаявшихся граждан, как Чарли Вейн, произнести речь в защиту гражданской гордости, поднять британский флаг над Нью-Провиденсом и распространить памфлеты общества христианской веры, так что никто не был особо поражен новостью, что Филип Дэвис мертв, а «Громогласный Кармайкл» затерялся среди просторов Карибского моря. Это соответствовало духу времени.
Вначале Шэнди не интересовался старым шлюпом. Он привел его в гавань днем в пятницу, и уже вечером, вдрызг напившись, организовал пирушку с коронным блюдом — буйабессом, на что ушли остатки чеснока, шафрана, помидоров и оливкового масла. Он даже умудрился заслужить похвалу самого Вудса Роджерса, который поинтересовался, что за суматоха поднялась на берегу, а узнав, потребовал угощения для себя и своих капитанов. Сам же Шэнди лишь попробовал блюдо, чтобы убедиться в правильности пропорций, и в основном налегал на «Латур Бордо» 1702 года из запасов Дэвиса. Его разбирал смех от каждой шутки, он с охотой подхватывал каждую песнь, хотя, надо признать, ни одна из них не исполнялась так душевно, как в дни до прибытия Роджерса. Но мысли его были далеко, даже Скэнк это заметил и настоял на том, чтобы Шэнди ел, пил, веселился и оставил завтрашние проблемы на завтра.
В конце концов Шэнди отошел от костров бывших пиратов и офицеров британского флота, обеспокоенных разгульным весельем, и спустился на берег. Он в первый раз ступил на этот остров шесть недель назад, но уже успел сродниться с этими местами настолько, что Англия и Франция казались далеким сном. Он нашел здесь друзей, видел их смерть, и все это еще до того, как на горизонте появились корабли нынешнего губернатора.
Он услышал, как за спиной песок зашуршал под чьими-то ногами, и испуганно оглянулся, окликнув в темноте:
— Кто там?
Приземистый силуэт в рваном платье вырисовывался на фоне огней.
— Это я, Джек, — послышался тихий девичий голос. — Энн. Энн Бонни.
Он припомнил слухи, что она пыталась развестись с Джимом Бонни.
— Энн. — Он поколебался, а потом медленно подошел к ней и взял ее за плечи. — Так многих нет, Энн, — сказал он, чувствуя, как слезы подступили к глазам. — Фил... и Ходж... и мистер Берд.
Энн рассмеялась, но в ее голосе слышались слезы.
— Я не собака, — тихо повторила она.
— Время проходит так... быстро здесь, — сказал он, обнимая ее за плечи и другой рукой обводя темные заросли острова. — У меня такое чувство, что я прожил здесь годы...
Они вместе пошли вдоль берега прочь от костров.
— Это все зависит от того, подходишь ли ты для этой жизни, — сказала она. — Губернатор Роджерс может прожить здесь и пятьдесят лет и все равно останется чужим: ведь он весь в плену обязанностей, наказывает за преступления, организует охрану кораблей с товаром. Это все груз Старого Света, но ты... Да что говорить, когда я впервые тебя увидела, я сказала себе: вот парень, который рожден для этих островов.
Эти острова. Слова вызвали знакомые образы стайки розовых фламинго на рассвете, кучки перламутровых осколков раковин, набросанных на белом песке вокруг остатков костра, сине-зеленое море в ослепительных солнечных бликах, на которое смотришь сквозь дымку опьянения, почерневшие пыжи, валяющиеся на песке после дуэли, как использованные промокашки самого бога войны...
И он действительно вписался в этот мир, или, вернее, мог бы, ибо существовала в нем частица, которая с готовностью открывалась невинной жестокости, царившей здесь, раскрепощенности, прощению всех провинностей...
Энн повернулась к нему, обняла его, его свободная рука обвила ее, и внезапно ему страстно захотелось обладать ею, захотелось потерять себя в ней, через секунду они оказались на песке, она сбросила платье, и он навалился сверху на теплое тело...
Звук выстрела над головой оглушил его, и вспышка на мгновение осветила напряженное лицо Энн. Тут же рукоять пистолета ударила его в затылок, но удар пришелся по скользкой косичке, промазанной смолой, рукоять соскользнула и лишь причинила острую боль. Он скатился с Энн и вскочил на ноги. Она продолжала лежать, распростершись на спине. Она не была ранена. Отметина в песке показывала, куда попала пуля. Энн нетерпеливо стонала, ее бедра дергались, и Шэнди хотелось убить того, кто их прервал, и снова вернуться к женщине.
Рядом с ней стоял Джим Бонни. Он отшвырнул разряженный пистолет и поднял руку. Шэнди ощутил внезапный жар и сделал правой рукой жест, отвращающий зло и обращающий магию на того, кто ее применил. Он укусил себя за язык и плюнул кровью на Бонни, чтобы придать силу возвратному заклинанию. Волосы на Бонни задымились, запахло паленым. Он ухватился за меховой плетеный ремешок, висевший на поясе, и дымок, вившийся из волос, рассеялся.
— Дух-покровитель присматривает за мной, скотина, — прошептал Бонни. — Мы с ним покажем тебе, как красть чужих жен.
Слишком взбудораженный, чтобы испугаться, Шэнди щелкнул пальцами и указал на Бонни, но тот еще не убрал руку от своего талисмана, и потому заклинание, набрав силу, обрушилось на самого Шэнди. Схватившись за живот, он повалился на песок от невероятной пронизывающей боли. Бонни воспользовался моментом, пнул жену в бок и пробормотал какой-то заговор, глядя на Шэнди.
