Я рассматривала четыре участка тьмы, которые казались мне неправильными. Три из них прилепились к темным карнизам здания, над двумя дверями справа от меня. Четвертый был слева и вел себя куда более храбро. Он сновал туда и обратно по каменному фундаменту магазина, расположенного рядом с тем, что принадлежал Бэрронсу, выпускал и втягивал темные волоски, ощупывая края залитого светом пространства у задней двери.
И все четыре тени казались мне пульсирующими от голода.
«Держитесь на свету, – говорил мне Бэрронс, – и вы будете в безопасности. Тени могут добраться до вас лишь в полной темноте. Они не способны преодолеть даже маленького пятнышка света. И вы никогда, никогда, мисс Лейн, не должны входить в заброшенный район ночью».
«А почему никто не может отправиться туда днем и починить все сломанные фонари? – спросила я. – Разве это не поможет избавиться от теней? Или хотя бы отогнать их?»
«Город забыл о существовании этого района, – ответил Иерихон. – Вы не найдете ни одного документа в «Гарде», который указывал бы на существование этих кварталов, а если вы спросите о них городскую сеть электроснабжения и канализации, они не обнаружат в своих отчетах ни одной записи об этих улицах».
Я фыркнула: «Города не теряют целых районов. Это невозможно».
Бэрронс слабо улыбнулся: «В свое время, мисс Лейн, вы отучитесь пользоваться этим словом».
Поднявшись по ступеням к черному ходу, я подняла кулак и злобно погрозила Теням. С меня на сегодня достаточно всяких монстров. Тень, которая рыскала по фундаменту, заметно ощетинилась в ответ на мой жест. Ее явная враждебность показалась мне пугающей.
Черный ход оказался заперт, но мне легко удалось открыть третье окно. Я пробормотала себе под нос нелестную оценку такой беспечности со стороны Бэрронса и перетащила свое бренное тело через подоконник. Быстренько заскочив в ванную, я направилась в переднюю часть «Книг и сувениров». Я не знала, что заставило меня притормозить, когда я открывала вторую дверь, отделяющую жилую часть дома от магазина, но что-то заставило. Возможно, я услышала свое имя, когда прикоснулась к ручке, или мое удивление было вызвано тем, что голос Фионы, доносившийся до меня даже сквозь дверь, был злобным и напряженным, хотя ее слова и не соответствовали тону. Какой бы ни была причина, вместо того чтобы выдать свое присутствие, я тихонечко приоткрыла дверь и припала ухом к косяку, демонстрируя крушение всех манер, которые воспитывались у десятков поколений женщин нашей семьи: я собиралась подслушать разговор, который велся за этой дверью.
– Ты не имеешь права, Иерихон, и ты знаешь это! – кричала Фиона.
– Когда ты уже научишься, Фиа? – ответил Бэрронс. – Кто силен, тот и прав. А это все, что мне нужно.
– Она не должна здесь находиться! Ты не сможешь заставить ее остаться. Я не допущу этого!
– Ты не допустишь этого? С каких пор ты стала моей хранительницей, Фиа? – в мягкости, с которой Бэрронс задал этот вопрос, таилась угроза, но Фиона или не услышала ее, или решила не поддаваться.
– С тех пор как ты начал нуждаться в хранителе! Ей небезопасно оставаться здесь, Иерихон. Она должна уйти – сегодня, если возможно, но завтра – наверняка! Я не могу постоянно сидеть здесь, чтобы проверять, все ли с ней в порядке!
– Тебя никто и не просит об этом, – холодно ответил Бэрронс.
– А стоило бы! – воскликнула она.
– Ревнуешь, Фиа? Это на тебя непохоже.
Фиона громко вздохнула. Я почти видела ее, стоящую там: глаза горят от страсти, два ярких пятна румянца пламенеют на щеках прекрасно очерченного лица стареющей кинозвезды.
– Если ты решил перевести разговор в личную сферу, то – да, Иерихон, я ревную. Ты знаешь, что я не хотела видеть ее здесь. Но дело не во мне и не в том, чего я хочу. Она просто ребенок, невоспитанный и невинный, как Божий день...
Класс, это я заслужила.
– ... и она не имеет ни малейшего понятия о том, что делает. Она не замечает опасности, которой подвергается, и ты не имеешь права удерживать ее здесь.
– Неверно, Фиа, я могу это делать. Помнишь? Права меня не интересуют. И никогда не интересовали.
– Я не верю этому, Иерихон. Я знаю тебя.
– Нет, Фиа, ты только думаешь, что знаешь меня. А на самом деле ты ничего обо мне не знаешь. Или не вмешивайся в это, или уходи. Я уверен, что смогу найти кого-нибудь другого для... – он запнулся, словно подыскивая правильные слова, – удовлетворения моих потребностей.
– О! Удовлетворения твоих... О! Так вот чем я занимаюсь? Удовлетворяю твои потребности? И ты ведь сделаешь это, не так ли? Ты отыщешь мне замену. И даже не найдешь времени со мной попрощаться, верно? И наверняка не станешь обо мне думать!
Бэрронс мягко засмеялся, и я представила их обоих, почти увидела, как он обнимает ее за плечи, возможно даже проводит пальцами по ее бледной щеке.
– Фиа, – сказал он. – Моя глупенькая, милая, доверчивая Фиа, в моей голове всегда есть место для мыслей о тебе. Но я не тот человек, которым ты меня себе представляешь. Ты непростительно романтизировала мой образ.
– Я никогда не видела в тебе того, кем ты не можешь быть на самом деле, Иерихон, – страстно ответила Фиона, и даже я, невоспитанный невинный ребенок, поняла, что означает эта фраза – я услышала в ее голосе слепое признание в любви.
Бэрронс снова засмеялся.
– И вот в этом, моя дорогая Фиа, заключается главная ошибка всей женской половины человечества: они влюбляются в того, кем может быть мужчина. А мы слишком редко видим в себе то, что видите вы, и слишком редко соответствуем вашему вымышленному идеалу. Перестань придумывать себе черты того, кем я мог бы быть, и внимательно, пристально, оценивающе взгляни на того, кем я являюсь.
В моем воображении Бэрронс схватил ее за плечи при слове «взгляни» и не слишком нежно встряхнул.
Затем последовала долгая пауза, которую прорезало рваное, затрудненное женское дыхание, а потом снова тишина.
– Она останется, Фиа, – через некоторое время проворчал Бэрронс. – И ты смиришься с этим, не так ли?
Я уже подумала, что просто не услышала ее ответа, но тут Бэрронс повторил, теперь уже настойчиво:
– Я спросил, «не так ли», Фиа?
– Конечно, Иерихон, – мягко ответила Фиона. – Как пожелаешь.
Ее голос был мечтательным и беззаботным, почти детским.
Сбитая с толку внезапной сменой ее настроения, смущенная до крайности, я быстро вернулась в свое временное обиталище и забаррикадировалась стулом.
Позже вечером, уже после того как Бэрронс подходил к двери, чтобы всласть поорать на меня из-за того, что я отлучалась из магазина и рисковала его собственным ОС-детектором, а потом ушел, – да, Фиона меня заложила, – я стояла у окна спальни и смотрела в темноту. Мысли путались. Они прыгали и крутились в голове, словно осенние листья на ветру.
