Как бы то ни было, вечером первого дня полета, за час до первого прыжка, он ползал на коленях по полу каюты «королевского» класса Поршии вместе с Марксом, помогая тому заряжать кассету портативного гранатомета с полным гашением отдачи, пока Самов и Матильда вооружались всякой всячиной. «Нам действительно нужно это делать? — терзался он сомнениями, глядя на приземистый контейнер. — Она реально намерена на это пойти?»
Идея дезориентировала. Франц в своих самых оптимистических мечтах представлял, как они с Эрикой сумели бы достичь цели: возможно, смогли бы оказаться вне стальной решимости расы РеМастированных, не творить историю, бежать, спрятаться и найти отдаленный мир, жить, работать и не отказывать себе в странном извращении, называемом любовью, умереть навечно и превратиться в прах и никогда не представать перед злобным взглядом всеведущего завершенного дитя. Но бегство — лишь жестокая иллюзия, такая же, как свобода или любовь. Жестокая иллюзия — все, кроме стальной закалки РеМастированных.
Франц вставил снаряд в коробчатый магазин, поднял другой и поместил его сверху. Заряд был размером с большой палец, носовая часть блестела сенсорами, из хвостовой торчали крошечные сопла твердотопливных ракет. Один выстрел — одна смерть. Всякий раз, запихивая патрон в магазин, он чувствовал, как внутри него что-то сжимается, и вспоминал Джамиля, втыкающего втулки в затылок Эрики, превращая ее в этакое мясо, чтобы возложить на алтарь будущего бога. Убить всех, бог узнает каждого, нынешний бог умрет: мы должны стать новыми богами.
— Полный, — сказал он, передавая магазин Марксу.
— Для этого достаточно. — Маркс осторожно отложил в сторону один из ручных пулеметов и пачку магазинов. — Хорошо, еще один. Поторопись, у нас всего час на подготовку.
— И так спешу. — Руки Франца летали. — Никто так и не сказал о моей роли во время акции.
— Может, босс еще не решила, нужен ли ты для этого живой.
Франц постарался никак не отреагировать на ядовитое замечание Маркса. Вполне возможно, это тест, и любой признак слабости определит исход.
— Я подчиняюсь и тружусь для будущего бога, — ответил он ровно, склонясь над ящиком с боеприпасами. — Хм. Заряд мощности на одном слабый. Наверное, давнишний.
Большие управляемые противопехотные снаряды требовали трехкратной силовой подпитки, пока хранились на стеллажах: огромнейшим недостатком этого мощного оружия было сохранение заряда.
— Староват. Тем не менее мы их используем. Очень скоро.
«Я готов их предать, — говорил Франц себе. — Нужно сообщить о происходящем капитану». Правда, ему неизвестно, кто еще в деле. Он знал только о команде Поршии и группе Матильды. Могут быть и другие. Кроме того, в случае моей измены — Эрика умрет навсегда или будет обречена на воскрешение под враждебным испытующим взглядом сурового бога. Даже если он запустит руку в мешок с душами, который Поршия везет Селекционерам, у него нет простого способа сохранить разум Эрики и позволить себе в одиночку вырастить ей новое тело. Это привилегированная технология Директората, жестко контролируемая Селекционерами для их собственных целей, очень дорогая и очень редкая за пределами владений РеМастированных. И если Хойст говорит правду — есть вещи похуже, чем быть рабом депсека. Много хуже.
— А, Франц. — Мягкий голос за спиной.
Он заставил себя сосредоточиться на собственных руках: поднять — положить, поднять — положить. «Она ничего не имеет в виду», — подумал он.
— Пойдемте со мной. У меня есть для вас работенка.
Он осознал, что уже стоит на ногах, безо всяких эмоций, словно лунатик.
— Я готов.
— Вижу. — Хойст кивнула в сторону своей комнаты. — Туда.
Франц вошел, и Хойст открыла дверь того, что он принял за шкаф. Так и есть: несомненно, шкаф. Внутри — стул с ремнями у подлокотников и передних ножек.
— Что это? — спросил он. Сердце оборвалось.
— Простая работенка для вас. — Хойст улыбнулась. — Я изучаю ваш любовный феномен, а он имеет некоторые интересные приложения. — Улыбка погасла. — Как жаль, что мы не можем применить наш метод к пассажирам, пока не захватим девчонку, потом сделаем ее марионеткой, и она будет нам подчиняться. — Она покачала головой. — Но кто бы за ней ни стоял, почти наверняка он принимает меры предосторожности. Поэтому нам придется прибегнуть к старомодному способу.
— Старо… — Франц замер. — Что вы имеете в виду? Хойст вынула блокнот и нажала клавишу. Завращалась видеопетля, пару секунд показывая цель, отводя прочих за пределы экрана.
— Его. Даю вам Маркса и Луну. Пока исполняется Компетентный План, вы отправитесь в его каюту и приведете мне. В целости и сохранности в пределах возможного. Хочу получить козырь.
— Хм. — Франц пожал плечами. — А не проще заставить ее силой?
— Это и есть сила определенного вида. — Хойст ухмыльнулась. — Разве вы не признаете такую? — Ухмылка исчезла. — Она обладает навыками ускользать от поимки, Франц, Кергелен был не совсем неаккуратен: он столкнулся с опытным соперником. Я читала полевые файлы U.Скотта, подготовленные черновые расшифровки, а не бодягу, которой он всех пичкал. От меня она не увернется.
— А какова моя задача? — робко поинтересовался Франц.
— Просто схватить его и притащить сюда, пока я занимаюсь остальным кораблем. Если он согласится сотрудничать, то и ему и девчонке — обоим — будет позволено жить. Это правда, а не выдумка. Хотя и их, и прочих пассажиров по прибытии на Новый Порядок передадут на РеМастирование.
— Усвоил. — Франц нахмурился. Она намерена РеМаетирововать всех на корабле? Не планирует ли она его исчезновение? — Что-нибудь еще?
— Да. — Хойст склонялась все ниже, пока он не почувствовал щекой ее дыхание. — Это твоя работа номер один. Организую другую, после стыковки со станцией одиннадцать. Это должно быть забавно! — Она похлопала Франца по спине. — Бодрее. Всего три недели — и мы дома. Потом, если станешь хорошо себя вести, подумаем о возвращении твоей игрушки.
Штефи с трудом подавила зевок, едва погрузившись в кресло в обеденном зале. Слишком длинная смена, проведенная вместе с Рашелью в сосредоточенном изучении персональных перемещений, оставила ей затуманенный взгляд и желание придушить некоторых наиболее настойчивых туристов. Десять минут, чтобы освежиться, затем сидеть во главе стола в течение трех-четырех часов, чтобы умасливать разросшееся эго большинства бестолковых пассажиров из дорогих кают, было глазурью, которая не требовалась ее пирогу. «Но это лучше, чем оставаться вне расследования», — говорила она себе. Может, она нормально проведет время с Максом после; он сидел в другом конце зала, с высокомерным видом, но учтивый — любимый образ всякого старшего офицера. Ему тоже нужно было выпустить пар.
— Не возражаете, если присоединюсь к вам?
Она огляделась по сторонам. Это Мартин, правая рука дипломата-агента.
