– Давай.
Мы спустились в вечернюю прохладу и тьму. Ни один уличный фонарь тут, на окраине, не горел. Свет шёл только от окон и киосков.
Но сейчас нам и не нужен свет…
Мы прошли пару кварталов, держась за руки. На углу Березинской и Чешко я поцеловал Настю в губы.
Какая-то машина озарила нас фарами.
И мы двинулись в сторону сквера.
Я мягко обнял Настю за талию. А она прошептала:
– Глеб, нам надо поговорить…
Конечно.
Нам давно пора поговорить. Только не сейчас!
Она мягко, но решительно высвободилась. И крепко взяла меня за руку.
Я вздохнул и подчинился. Мы неторопливо двинулись по аллее.
– Скажи, Глеб, ты до самой пенсии собираешься преподавать ОБЖ?
– Пенсия – это хорошо, – пробурчал я. – Какой там требуется стаж?
На самом деле я никогда не загадывал так далеко. Весь мой опыт приучил меня планировать только на ближайшие месяцы.
– …И вообще, ОБЖ звучит гордо!
Настя качнула головой:
– Считаешь – это твой предел? Неужели не веришь, что способен на большее?
Я мягко сжал её ладонь.
Угу. Строить грандиозные планы свойственно девушкам в её возрасте. Они ещё не понимают, как это здорово – когда ты можешь радоваться тому, что у тебя есть…
– Скучно жить в Ермилово? – усмехнулся я. – Хочешь увидеть мир? Поверь, он того не стоит.
– Чего не стоит?
– Ничего. Даже одной твоей улыбки. Он и раньше был так себе. А после Сумерек вообще испаскудился…
Глупая девочка. Она и не понимает, как ей повезло – обитать здесь, в Ермилово, в живом, почти нормальном городке. Ни Зон, ни псевдоволков… Два крупнейших местных предприятия сохранились в том виде, что и до Сумерек. У людей есть нормальная работа. Значит, рождаются дети, работают школы. И ещё маячит какая-то надежда впереди.
А в сытой и богатой Москве её почти нет…
– Если мир так плох, разве мы не можем сделать его лучше? – отражённый свет окон блеснул в глазах Насти.
Да, наверное, скучно работать учителем в маленькой школе.
Я покачал головой:
– Мир и не заметит наших усилий…
– Но ведь все равно надо пробовать.
Я не ответил. Мне и так всё было ясно. Девичья дурь – милая и незатейливая!
Ладно, вот откроем мы с Ромкой компьютерную фирму, и я пущу в дело, легализую свои сбережения. Ничего не буду жалеть, тем более – для Насти! Куплю машину. Каждое воскресенье будем ездить на Плехино озеро. Заживём на всю катушку, будем счастливы – каждый день, каждую минуту! И эта её блажь сама развеется – как дым на ветру…
Она склонила голову на моё плечо:
– Ты просто должен к себе прислушаться… Сердце подскажет.
Сердце?
Целую минуту я и правда стоял и слушал. Вглядываясь в черноту ночи. Мысленно матеря русских классиков, до сих пор забивающих мозги провинциальным дурёхам…
Откуда-то издали донёсся звук мотора.
Грузовик?
А сердце молчало. И никакого катарсиса… Наоборот, муторно и неуютно стало на душе.
Торчим тут посреди тёмного сквера, будто сопливые школьники! Холодный ветер усиливается. И в каждом шорохе чудится что-то угрожающее, тревожное…
Сдавленный крик прилетел издалека. А потом чей-то смех.
Пьяные?
Не мы одни отмечаем день рождения.
– Пошли назад, – сказал я. – А то Алёна обидится.
Мы медленно двинулись по аллее. Вернулись к Березинской улице.
Я спросил:
– Кстати, как там моя сестричка? Даётся ей родная литература?
– Конечно, – кивнула Настя. – Только у неё – особая точка зрения.
– Неужели?
– Обозвала Онегина мудаком.
Я засмеялся:
– А что? В чём-то она права…
– Сказала, Ленский должен был набить ему морду…
– Ещё бы! Дуэль – не наш метод. Тратить на такого патроны!
Настя улыбнулась:
– А вообще, Пушкин ей нравится. Говорит, она б подстерегла Дантеса в тёмном переулке и…
Окончить фразу не успела – я дёрнул Настю в сторону, за кусты.
– Что такое?
– Ничего, – сухо ответил я, наблюдая, как удаляется полицейская «труповозка». – Показалось…
Они выехали с улицы Силионова – оттуда, где дом Алёны!
Дрогнувшей рукой я вытащил мобильник. И набрал номер Белки.
Женский голос раздался из динамика:
«Абонент не отвечает или временно недоступен».
Я оцепенел.
Набрал ещё раз – словно не веря себе. И с тем же результатом.
– Что-то случилось? – спросила Настя.
– Ничего, – прошептал я и кивнул в сторону скамейки у подъезда. – Обожди меня здесь… Пожалуйста!
Она удивлённо моргнула и покорно направилась к скамейке.
А я, ускоряя шаг, двинулся к дому Кузнецовых. Едва сдерживал себя, чтоб не броситься бегом.
Удары сердца гулко отдавались в висках.
Возле их подъезда было тихо и пусто.
Я вытащил пистолет из подмышечной кобуры. Постоял в темноте, наблюдая за домом. Потом подошёл ближе. И увидел на асфальте у крыльца красную ленту. Точно такой же были перехвачены волосы Алёны…
Но это могло быть случайностью. Совпадением!
Я тешился этой надеждой несколько секунд – пока взбегал на третий этаж.
И замер перед распахнутой настежь дверью квартиры.
Кто-то всхлипывал там, внутри. Кто-то стонал и хрипло матерился. Я узнал голос Романа. И шагнул через порог с пистолетом на изготовку.
Ромка сидел в коридоре на полу. Валентин лежал у кресла в гостиной.
Оба – избитые до крови, почти до беспамятства.
Раздавленный стереопроектор валялся посреди комнаты. В углу, спрятавшись за опрокинутым стулом, рыдала одноклассница Алёны.
В ванной шумела вода.
Я рывком распахнул дверь. И на меня оглянулся испуганный Миха – с огромной ссадиной во всю щёку:
– А, это ты…
– Где Белка? Где остальные девочки?
– Белка – не знаю.
– Как не знаешь? – хрипло выдавил я.
– Они её искали. Но её уже не было, – отозвался Роман.
– Угу, – кивнул Миха, щупая разбитую губу. – Она куда-то слиняла. Ещё до приезда полицаев…
