Еще раз дергается, когда я тяну его за мочку уха: если ее тянуть книзу – слуховой проход распрямляется. Через минуту прошу Ильяса повернуться другим боком.
– И что дальше? – громко спрашивает он меня.
– Пока пополивай себя теплой водичкой, чтоб не мерзнуть. Ждем несколько минут.
– А?
– Ждем, говорю!
Честно признаться, мне все же немного страшновато. Если я ошибся с диагнозом и причина глухоты иная, не ровен час снайпер посчитает, что это я над ним так поиздевался. Он вполне вменяемый человек, но полоса неудач редко кому добавляет благости в характер. Опять же восточный темперамент…
Ну, начали благословясь.
Я сильно радуюсь, когда вижу в струях воды на дне ванны мелькнувший маленький – меньше полсантиметра – темно-коричневый комочек.
– Ну, как слышно?
– Ты чего орешь? – сварливо спрашивает пациент. И тут же говорит сам себе: – А!
– Значит, слышишь?
– Слышу, – недоверчиво отвечает Ильяс.
– Если интересно, вон причина лежит на фильтре слива.
– Эта, что ли? – брезгливо спрашивает снайпер.
– Она самая. Пробка из ушной серы. Давай повертайся, вторую вымывать будем.
Проверка слуха у помытого Ильяса показывает, что он слышит прекрасно и ставший привычным с института шепотной тест «Шульман пошли в шалаш» различает как и положено – с нескольких метров.
Однако радость у него быстро сменяется озабоченностью.
– Вот не было раньше такого. Старею.
– Не. Это зубы.
– Что зубы?
– Слыхал поговорку: ест, аж за ушами трещит?
– Нет. Это ты о чем?
– Зубы тебе выбило. Жуешь потому осторожно. А для того, чтобы сера не скапливалась, жевать надо от души. Тогда слуховой проход шевелится и самоочищается. А ты не жуешь.
– Ты серьезно?
– Совершенно. У человека все взаимосвязано. Промочил ноги – потекло из носа, хотя где ноги, а где нос. Майор мне сегодня правильно намекнул: надо мне за вас браться. Буду вам диспансеризацию проводить. И с зубами тоже решать надо. Не хочу тебе на мозоль наступать, но, видно, мне пора лезть. Да и у Андрея с зубьями недостача, и майору тоже есть что вставлять. Я как-то запустил дела.
Тут я прикусываю язык – Ильяс морщится, как от кислого. Он и сам малый не промах и нашел в условиях бедлама, который тут у нас после Беды, вроде бы шибко толкового стоматолога. Тот предложил достать золота, и побольше, чтоб осчастливить золотыми зубами кучу страждущего народа. Тогда, мол, Ильяс получит качественно сделанные зубы и потом (я так думаю была об этом речь, была) будет в доле со всех золотых зубов, что вставит стоматолог.
Я сначала-то и не понял, что нашу команду понесло к черту на кулички, на край Питера, да еще и в обстановке некоторой странноватой секретности. Оказалось, Ильяс решил обобрать ювелирный магазин. Ну с этим мы опоздали, его обнесли до нас, наверное, в самые первые дни, только сделали это очень грубо, так что все, что было на прилавках, оказалось расшвырянным по всей улице, достаточно тесной, надо признать. Зомби сначала было немного. В смысле – в пределах видимости. Опять же обглоданных скелетов на улице не валялось, так что работать начали спокойно, не было там ни шустриков, ни морфов. Только вот работа оказалась нелепой – все содержимое витрин валялось разбросанным в разгромленном зале и на улице россыпью, вперемешку с битыми стеклами, всяким мусором и грязью. Стали собирать разные колечки-цепочки с асфальта. Потянулись зомби. Сначала по чуть-чуть. Потом гуще. Потом – ПОПЕРЛИ. Пришлось банально драпать, запершись в БТР. Всех сокровищ оказалась пригоршня грязнючих драгоценностей, да еще с одного из самых первых пошедших к нам зомбаков взяли как-то странно брякнувшую при падении тела сумку. Там оказались серебряные ложки.
На следующий день Ильяс долго искал своего стоматолога, взявшего накануне вечером ценности на стерилизацию и дебактеризацию, как он, оказывается, заявил. Выяснилось, что зубодер тем же вечером покинул анклав на микроавтобусе, двинувшись куда-то по Кольцевой.
Осталась от него только запись на КПП.
А следующим выездом уже командовал новоявленный «пришлый викинг» – тот самый майор Брысь. В итоге Ильяс зияет дыркой на месте передних зубов, стесняется улыбаться – ну и вообще… Плохо ему.
С майором житье у нас стало сильно иным. Были мы вольными казаками, охотничьей командой, а стали скучными регулярами с жестко прописанными задачами и обязанностями. Как не без ехидства заметил мой коллега, артель имени Шарикова
[3]
. Того, который Полиграф Полиграфович. Только в нашу задачу входит ликвидация не бездомных кошек, а бродячих морфов.
Доля правды в его словах есть. Учитывая, что большая часть в нашей команде – охотнички со стажем, нас и направляют на такие операции, в которых надо угомонить что-либо заковыристое, не вполне подходящее для других боевых групп, которые состоят из всяких собранных с бору по сосенке людей. Во всяком случае, такие следопыты, как пулеметчик Серега, там редкость. И без него у нас вряд ли что-нибудь получилось бы. Вот с Блондинкой облом вышел серьезный. Вроде и следов она оставила везде, и Серега разобрался, что да как, а вышло коряво. Хоть Блондинка и не заяц-русак, а получилось, что запутала она следы на славу, и Серега их не распутал, как должно. То, что морфиню безуспешно уже пытались взять дважды мореманы (и одного, которого она утянула, так и не нашли, кстати), утешение кислое. Щуке мышей в амбаре ловить не с руки. А тут не мыши, что уж там говорить.
– Ну, в общем, теперь ты и сам справишься, если рецидив будет, – говорю я уже одевшемуся сослуживцу.
– А ждать было зачем?
– Чтоб размокла пробка. Вымывается тогда проще. Чай пить будешь?
– А насквозь не пробьет? В метро вон гидропушкой землю разносили. Чай буду.
– Если совсем без мозгов струю напрягать, да еще в ухо воткнуть… Хотя нет, не слыхал, чтоб кто так убился. Садись, сейчас вскипит.
Жизнь напоминает несколько ошалелому после нестандартного излечения Ильясу, что клювом щелкать не надо, а надо все время быть на стреме – подходя к столу, снайпер запинается, чуть не брякается на пол, удерживается с трудом на ногах и разражается фонтаном ругательств на нескольких языках. Полиглот у нас Ильяс, и этим чуточку бравирует. Но сейчас в ругани искренний тон – напугался. Явно.
В ответ на его брань из-под стола слышится злобное шипение и неприятный утробный мяв.
– Это что? – неприлично для мужчины взвизгивает Ильяс.
– Лихо Одноглазое.
– Трехногий, что ли?
– Ага. Он самый. Под столом живет.
