У немногих освобожденных хватает силы ругаться, но так как людей густо — то ругань выделяется на фоне плача. Не выпустить всех — было жестоко, а сейчас помогающие захлебнулись в объеме работы. К тому же на периметре видна охрана, да патрули опять же — в итоге помощников кот наплакал, тонут они в массе нуждающихся.
Пальба идет все время, то ли патрули отстреливают подтягивающихся зомби, то ли мерещится что часовым, то ли подбадривают себя. Картинка-то страшненькая, чего уж тут. На благостность не настраивает.
У штаба толпища народу, не протолкнемся. То самое гудение — как у пчелиного роя, как и слышал рядом с цехом, — слившееся вместе и плач, и брань, и стоны, и жалобы. Не, не проскочить.
— Там лесенка пожарная сзади. Пошли, на крышу залезем.
Толковое предложение. Идем с Филей туда, где сегодня, а словно месяц назад, сидели, я еще любовался на простреленный сапог Мутабора. Что-то не помню я лесенку.
Оказывается, прав Филя. Для народа в штабе наше явление через люк на крыше — неожиданность. Хорошо, не подстрелили, взвинченные все и злые.
Отбрехиваюсь от какого-то резкого свежебритого мужика, который хотел меня с ходу припахать, и нахожу наконец командира — того, полноватого морского офицера в мешковато сидящей форме и морской фуражке. Он как раз в голос лается с парнем в зимнем армейском камуфляже.
— Вы не отбирать себе тут красивых девок и молодых парней должны — это скотство чистой воды, вы должны были припасы привезти. А что привезли?
— Мы привезли нормальные продукты! — снисходительно заявляет камуфляжный.
— Да?! Что, тефтели рыбные за двенадцать рублей банка — это еда для тех, кто три дня ни черта не жрал? Совесть у вас есть? Питье где?
— Здесь воды полно, какое еще питье! И матрасы нами доставлены и палатки — чего орать-то?
— На ваших палатках брезент ползет как паутина! Где колья к палаткам? Где кувалды? Где пальцы, в землю чтоб вколачивать? Веревки где, что вы меня за идиота держите, я что, не знаю комплектацию армейских палаток? Печки где? Трубы к печкам?
— Да надо мне тут еще вашей бранью уши сушить — шел бы ты в пешее эротическое! Что привез — то привез…
— Ах ты, сопляк! Да я…
Дальше они наконец переходят на нормальный армейский язык. Слушать их без толку, завелись уже оба, да и вокруг хай стоит. Пропихиваюсь к ним, лезу между. Докладываю, что прибыла группа поддержки. Парень в камуфляже пытается свинтить, но моряк цепко хватает его за рукав.
— Идете с этим гусем. Примите груз и присмотрите за кухнями. Там две кухни — вот чтоб работали обе всю ночь. Старлея не отпускать никуда, пусть вместе с вами работает.
— Я вам не подчинен!
— Будет упираться или попробует удрать — разрешаю огонь по колесам. Или по ногам. Я, старлей, с вами шутить не намерен. Организуйте временный медпункт — пройдите потом по цехам — там народу много, который уже идти не может, окажите помощь.
— Мне нужна охрана, все медики — необстрелянные.
— Так, оружие у них есть?
— Да, оружие имеют, пользоваться не обучены.
— Значит, пусть на месте учатся. Фалалеев! Свободные люди медиков прикрыть есть?
— Нет, товарищ кавторанг. Пусть сами себя охраняют.
— А охотничья команда сюда прибыла? — влезаю я в разговор.
— Это те оболтусы, которые сегодня с морфом тут цацкались?
— Они самые.
— Нет, часа через два ожидаются.
— Связь как держать?
— Посыльными. Пришлете кого — вот через люк. Двери-то заблокированы. Сейчас будем с ходоками разбираться, но чую, надолго это все. Серегин, что там доставили второй очередью?
Лейтенант действительно захотел свинтить, но передумал, когда я, аккуратно выбрав направление, разбрызгал короткой очередью наст рядом с его берцами. Пули на рикошетах аккуратно встряли в стенке.
— Ты что, охренел? — сильно удивляется лейтенант.
— Мне нужно развернуть медпункт. Болтаться тут по заводу просто так — никакого желания нет. Так что будешь мне мозги пудрить — прострелю. Аккуратно, чтоб ничего важного не задеть. У меня задача — людей спасать, потому — не финти.
— Да ты понимаешь, на что напрашивашься? Да я…
— У тебя кабур на заду. Застегнут. Если я доложу, что ты помер от укуса и пришлось тебя пристрелить — никто не засомневается.
— Ну ты и отморозок! Ну ты и придурок!
Филя неторопливо и веско добавляет:
— Сейчас ты получишь по морде. Потом я тебя сам пристрелю.
Старлей находит в себе мужество ухмыльнуться. Правда, улыбка получается кривоватой.
— Потом и укусишь?
— И укушу, — радостно кивает Филя.
— Ну вы, пацаны, и нарветесь… Сильно нарветесь… Поедете вы мимо нас…
— Ты, твое имя не Дуремар? Если нет — веди куда надо и не вдрючивайся.
Продолжая грозить дальнейшими карами, старлей выходит к нашей группке. Потом вместе куда-то идем. Настроение наигнуснейшее — тут явно несколько тысяч человек, а вот нас — мало. Очень мало.
Сначала я вижу густую черную толпу. В центре торчат две трубы с легким дымком — явно полевые кухни.
— Нож? Нож у вас есть? — кидается к нам сразу несколько человек.
Толпень окружает, обдавая густым тошнотворным запахом. Одновременно просят тысячу вещей, но чаще всего воды. Ножи, еда, одежда, тепло — во вторую уже очередь.
— Так, слушайте все! — ору я как можно громче. — Дайте нам место! Не напирайте!
Куда там, словно не слышат. Лейтенант делает попытку прорваться через толпу, но его крепко держит и Филя, и пацан из санинструкторов. А не держали бы — так все равно бы не прорвался.
Плохо это. С толпой вести дело невозможно. Толпа — это скопище тупых людей с невнятной мотивацией, уродливым извращением инстинктов и самыми дурацкими выходками. Любой умный человек, попав в толпу — тут же дуреет. Это как с морским конвоем — какие бы суда ни шли, скорость хода, даже самых лучших, будет как у самого медленного. То же и с толпой.
— Нам нужны инициативные помощники! Не напирайте — иначе мы ничего не сможем сделать! Нам без вас не обойтись. Поможете нам — поможете себе! — заливаюсь я.
Братец в дополнение к моим словам сдергивает с плеча в давке свой автомат и лепит над головами длинную очередь. Толпа шарахается, освобождая пустое пространство.
— Убили, убили, — орет заполошно какая-то женщина.
— Тиха! Никого не убили! Вот сейчас этот офицер, старший лейтенант, покажет вам, где палатки. Вот вы назначаетесь руководителем по постановке палаток. — Я выдергиваю из толпы исхудавшего мужика, глаза которого вроде как показывают, что он человек разумный.
