Рассказать об этом маленьком человеческом подвиге обидевшейся пигалице? Так ведь не поймет, ляпнет привычно уже что-нибудь о тупых совках, погибавших зазря во имя мерзкого тоталитаризма.
— Странно, ни одного курсанта не видно. Ни живых, ни мертвых, — замечает Серега.
— Были бы живы — Академия не горела…
Трудно передать, как приятно после проскока по Петроградской стороне выкатить к стенам наших тет-де-понов
[34]
. Въезжаем в ворота и очень скоро останавливаемся на площади у собора. Володька под конец отмачивает неожиданный трюк — вылезает из люка по пояс и, дав задний ход, рулит ногами, встав на рулевое колесо. Когда вылезаем, оцениваем его виртуозность — многие так четко и легковушку не припаркуют.
Встречающих понабежало много. Николаич тут же организует разгрузку, причем по каким-то критериям часть вещей складывают на площади, часть волокут к нам в караулку, а часть прибирает команда грузчиков, пришедших с Хранителем фондов.
Мне в этой кутерьме делать нечего, а вот проверить, что там у нас в медпункте, — стоит. Нагоняю Надежду, идущую туда же. Ну да, там же она и живет… Спрашиваю, — не хочет ли перебраться к нам. Отвечает сразу:
— Две медведицы в одной берлоге не уживутся. Лучше я уж здесь.
— Не очень это здорово. Весь день пациенты заразу всякую таскают.
— Я проветриваю.
— Не очень мне это нравится.
— Я в таких условиях последние годы жила, что это санаторий во дворце. Не меньше.
— Я все-таки…
— Коллега, давайте прекратим? Я ненавижу бабские общежития, женщины хороши поодиночке, а собранные в кучу становятся бабами. Знаете, какая руготня в Трубецком бастионе? Такая коммунальная квартира — аж тошно. Оставим?
— Хорошо. К слову, все как-то времени не было спросить — вы медсестра или?
— Или. Четыре курса мединститута. И некоторая практика в военно-полевых условиях.
— Ясно.
Хотя вообще-то ни черта мне не ясно.
В медпункте все по-домашнему спокойно. Народу много, но теперь как-то даже и без брани. Оказывается, мои подчиненные, которым надоела ругань за дверью, ультимативно потребовали спокойствия, пригрозив буянов не принимать. И угрозу выполнили, в чем помог и муж одной из них, поработав патрулем некоторое время…
В общем, все уже накатано.
Иду домой и вижу, что «Найденыш» быстро выкатывается из крепости. Поспешаю.
У ворот сталкиваюсь с нашим снайпером Андреем. Киваем друг другу.
— Сюда прет такой же БТР, как вы пригнали. Решили подстраховать крупнокалиберной машинкой, если будет неадекватным.
Подстраховка оказывается лишней. Машина гостей, покрытая нелепыми бежевыми пятнами по зеленому фону, остается под стенкой крепости, а заодно и под присмотром нашего агрегата, а трое гостей заходят в Никольские ворота.
Одеты в серо-голубой камуфляж, характерный для МВД. У двоих зеленые колпаки без забрал, третий, гораздо меньший ростом, в черном берете. Когда проходят мимо, вижу на спинах надпись «ОМОН». Странно, я почему-то считал, что омоновцы выбираются по росту здоровенными, а этот как-то слишком обычен. Двое тех, что в колпаках, — те да, только один сухощавый, жилистый, а другой наоборот — не толст, но в теле.
Их как раз останавливает патруль из комендантских. Обмениваются приветствиями, потом, после паузы, гости отдают автоматы. Замечаю, что и гарнизонные на взводе, если б гости рыпнулись — прилетело бы по ним с нескольких сторон. Но гости ведут себя спокойно, демонстративно миролюбиво.
— По нашивкам судя, эти из «Бастиона», — замечает оказавшийся рядом сотрудник Артмузея Павел Александрович.
— ОМОН?
— Да, у них база неподалеку, между Новой Голландией и Мариинским дворцом. А как вы съездили? Судя по технике, хорошо. И все, кроме вашего милиционера, вернулись.
— А убыток в виде опера считаете пустяком?
— Ну, мы же знаем, что его там напрягли по основной специальности. Был бы ранен — вряд ли смог работать. А чем это вы таким надушились?
— Дезодорант «с Херсона». Заменяет запах пота.
— Не в обиду вам будь сказано, но пот был бы предпочтительнее. Тошнотворная, честно говоря, смесь.
— Пришлось заглушать запах в «Найденыше» — так прозвали наш БТР. Просто внутри было четыре человека, а к нашему приходу остался один разожравшийся морф.
— Интересно!
— Да чего интересного-то?
— Вы много что видели в ходе рейда. Нам любопытно, мы же из крепости ни ногой.
— Хорошо, только рассказ будет нудным и скучным. Да еще видеомагнитофон старый нужен, у меня записи на кассетах.
— Найдем. Как насчет через пару часов?
— Годится. А в виде ответной любезности ответите на пару вопросов?
— Извольте.
— У вас ведь это «Штурмгевер 43»
[35]
?
— Нет, этот уже сорок четвертый. Югославский, под наш патрон.
— А вы могли бы показать, отличается он от АК или нет?
— Доктор, вы-то уж могли бы не городить такую ахинею! Это совершенно разные агрегаты, разве что оба под промежуточный патрон и по компоновке несколько схожи. Причем только внешне!
— Лучше б раз увидеть…
— Ладно. Где разборку произвести?
— А у нас, в караульне.
Разборка наглядна до удивления. Когда Павел Александрович отщелкивает пистолетную рукоятку, снимает деревянный приклад, куда входит возвратная пружина, раскладывает затвор и прочие детали, даже мне ясно — совершенно разные машины.
Остальные тоже заинтересованно смотрят на это действо, бросив на время знакомство с новой мебелью — нам установили двухэтажные нары и какие-то штукендрачины у окон.
— Все понятно, полагаю?
— Почти все. Кроме одного. Почему не заткнули пасть вралям, утверждавшим, что АК — копия «Штурмгевера»? Разок вот так разобрать — и всех дел.
— На этот вопрос ответить никак не могу.
Уйти Павел Александрович не успевает. Кто-то деликатно стучит и вваливается в комнату. Тот самый здоровяк омоновец. У него добродушная круглая рожа с носом картошкой и круглыми глазенками. Совершенно простецкий вид, только вот глаза с обликом не совсем совпадают. Если присмотреться, диссонируют глаза с общим видом, как у медведя. Тот пухлый, пушистый, медлительный, а глаза — серьезные, быстрые. И не поймешь, что может в следующий момент сделать.
