— Точно баян! — разочарованно говорит Саша.
— А ты что от служивых ждал? Любое военизированное образование склад бородатых анекдотов. Со времен Древнего Египта. Положено так.
В дверь просовывается голова Демидова.
— Доктор, на выход, пациент явился!
— Кто?
— А этот, пчеловод.
Спускаюсь на первый этаж.
Аккуратный скромный старичок азиатской внешности. Держится с достоинством, но немного скособочен. Здороваемся. Спрашиваю, что случилось.
Говорит практически без акцента. Но объяснить толком не может — голова болит, спина, спать нельзя. Раньше такое было? Было. Долго болело. Говорили, что лишай.
Глазки-то у него блестят, температурит явно. По пульсу — к тридцати восьми градусам товарища Цельсия… А со спиной что? Ну-ка посмотрим.
Везет мне все-таки последние дни, все как-то хрестоматийные проявления болезни попадаются. Так и тут, ломать голову с дифференциальным диагнозом нечего — от позвоночника по краю ребра кожа отекла полосой с неровными краями, даже на взгляд надута, резко покраснела, и по коже пузырьки с прозрачной жидкостью гирляндами…
— Опоясывающий герпес у вас.
— Эх, так не ко времени. Беда… Месяц в прошлый раз спать не мог.
Это да, не позавидуешь ему. И зудит, и болит, и проходит с трудом, потому как вирус после такой наглой выходки прячется обратно в нервные узлы и сидит там до следующего раза, когда организм ослабнет по какой причине. Выбить же вирусы из их убежищ невозможно. Вот у старика этого, переболевшего когда-то банальной ветряной оспой, с того детского времени вирусы так и ждали момента…
Так что разве что можно помочь организму расправиться с наглым десантом и загнать болезнь обратно. Долгая песня, пара недель минимум.
Сейчас могу намазать старичку пораженную зону мазью, а еще ему надо бы дать таблетки — они посильнее будут. Есть у нас такие — только они в медпункте. Можно бы старика послать, но, пожалуй, стоит сопроводить — в знак уважения за проделанную работу — комната наконец приобрела хоть немного жилой вид, да и стол складной удачно вышел. А еще не нравится мне, что медсестра Надежда хоть и в отряде, а вроде как и нет. Вот и ужинает она черт знает как. Не по-людски это.
Прошу старикана подождать и быстренько поднимаюсь — все-таки без автомата шастать не стоит, хотя знаю со слов и Андрея, и Николаича, что караульная и патрульная служба стараниями Охрименко и Михайлова отработана как минимум на твердую четверку и, в общем, в крепости безопасно.
— Что там стряслось? — спрашивает Николаич.
Ну, тут особо хранить врачебную тайну нечего — отвечаю.
— Заразно? — спрашивает Николаич.
— Для тех, кто ветрянкой не болел, — да, заразно.
— Получается так, что если я болел, то и у меня такая дрянь может быть?
— Получается так.
— Не было печали. А куда собрались?
— В медпункт, там есть, что ему нужно. Заодно посмотрим, что его бригада могла бы в медпункте сделать полезного.
— Правильный подход. Только «радиоухо» возьмите.
Спрашиваю Дарью, не осталось ли у нее чего вкусного.
— У меня вкусное всегда есть. Только вообще-то гордячка эта могла бы не заноситься и прийти. Ноги-то не отвалились бы, да?
— Это не гордость, — мрачно замечает Андрей, протирающий ветошкой детальки мелкой снайперки.
— А что же?
— Она, похоже, в Чечне жила, когда там свобода накатила. Не стоит ее дергать.
Дарья фыркает. Но уже как-то невоинственно.
Омоновцы переглядываются. Потом один спрашивает:
— А этот герпес — как на губах?
— Нет, вирусы разные.
— Хватит вам ерунду обсуждать, — вмешивается Дарья. И я получаю пару увесистых пластиковых коробок, замотанных в кусок ватина, чтобы тепло не терялось.
Мы уже практически подходим к медпункту, когда оттуда хлестко щелкает несколько пистолетных выстрелов. Сую пакет с едой опешившему старичку и дергаю к двери. Двое патрульных подоспевают практически одновременно. Значит, стрельба мне не померещилась.
Патруль тормозит мою прыть, и дальше я открываю дверь уже под их грамотным прикрытием. И ничего не понимаю.
На полу елозит голой задницей мужик со спущенными штанами. Кровищи так много, что не сразу понимаю, как он ранен. Одной рукой мужик держится за окровавленное лицо, другая плетью на полу в луже. Корячится мужик вяло — и я вижу, что у него прострелено колено и, возможно, еще пуля в животе, хотя и не поручусь.
Надежда, такая же белая, как надетый на нее халат, держит раненого на прицеле и даже не смотрит, кто тут в двери вломился. По возможности шустро огибаю стол и старательно отвожу пистолет в сторону и вверх. Сделать это непросто, мускулы у медсестрички напряжены до каменности, единственно, что пистолет на вытянутых руках. Это позволяет мне использовать методу старика Архимеда, повернув Надежду вокруг оси, давя именно на руки, держащие пистолет.
— Уже все, мы здесь, теперь все будет в порядке, спокойно, Надя, спокойно, коллега, а то рикошетами ребят покалечишь. Все, все уже прошло, все в порядке… — плету какую-то успокоительную фигню, главное, чтоб интонация была мягкой и пациентка расслабилась. Но ее не так просто уболтать.
— Не надо меня успокаивать, я в порядке, — жестко говорит она.
Но пистолет тем не менее смотрит стволом в потолок. Уже легче.
— Вы его перезарядили?
Удивленно смотрит на меня.
— Конечно.
Теперь ее окончательно отпускает, она словно встряхивается, прогоняя наваждение, и становится собой. Мне почему-то вспоминается мультфильм «Маугли», там, где Багира приходит в себя. Только вот непонятно, что тут за танец Каа был. А что ситуация непростая — ежу ясно.
— Что вы натворили, подлецы? Что, что вы тут вытворяете??? — Это орет какой-то незнакомый мне господин, распихавший стоящий в дверях народ. Видно, что он привык к подчинению окружающих, но вид валяющегося на полу выводит его из состояния господинности, и он брякается на коленки, нелепо хватая раненого за руку.
— Вызывай своих, — говорит мне старший патруля. И сам вызывает своего начальника.
К удивлению, я справляюсь с демонической коробочкой и в темпе докладаю Николаичу, что тут наблюдаю.
Господин на полу поднимает бешено оскаленное лицо, тычет в Надежду пальцем и буквально визжит:
— Ты убийца! Ты его просто расстреляла, сука! Тебе это с рук не сойдет! Ты ответишь!
Странное ощущение у меня от этого субъекта. Не могу понять почему. С одной стороны, лицо у него мужское, даже бы вроде и мужественное — грубой лепки, такое, с крупными чертами лица, но что-то есть в нем карикатурное, как в образах Райкина — и брови чересчур густые, и нос как-то слишком картошкой. Но держится самоуверенно, не отнимешь.
