Получалось, что либо выбираться из безопасной глухомани туда, где можно раздобыть необходимое для ремонта, либо плюнуть на затею.
Отсиживаться в схроне безопаснее, и раньше это как раз и было целью. Однако, несмотря на ежедневную тяжеленную работу — Виктор стал чувствовать отупляющую скуку. К своему стыду, он отметил, что баня и дом сейчас как-то кажутся привлекательнее. И добавить комфорта — неплохо бы. Да и развлечений мало. Радио уже перестало доставлять удовольствие, да и исчезли практически все радиостанции, а в словах Ирки было рациональное зерно — без картошки житье представилось не слишком комфортным. Только побыв в сюрве больше недели, Виктор увидел еще целую кучу необходимых вещей, упущенных при подготовке.
И самое противное — как-то сильно съежилось вкусное ощущение победы и исключительности. Еще и Ирка как-то слишком вознеслась. Чем дальше, тем сильнее захотелось выбраться из глуши, показать, кто в доме хозяин, и заодно разжиться многими полезностями.
В конце концов, можно просидеть в лесу, подъедая потихоньку запасы. Но им и так ничего не будет, отобрано все как в Росрезерв — долго и спокойно хранящееся. Тушенка в жестяных банках может и подождать. Крупа и сахар — полежат. А вот свежего чего — было бы недурно.
А еще слова Ирки навели на мысль: а почему бы не устроить тут огородец? В бункере возиться с рассадой невозможно, а вот тут — в доме на подоконниках… Да и стеллажи можно сделать… Вообще-то настоящий сюрвайер знает, как варить щи из свежей крапивы. Без картошки. Без лука.
Но только самый настоящий сюрвайер знает, что щи с капустой, картошкой, лучком и помидорами — гораздо вкуснее.
Еще бы и чесночок со сметанкой…
Ира покладисто согласилась с планом мужа. Получалось, что придется катить к маленькой автомастерской. Там еще была какая-то мелкая деревушка, вроде бы даже кто-то свиней разводить взялся. Помнится, рассказывали что-то такое, одно время носилась с идеей готовки молочного поросенка, но Виктору это не понравилось.
А в мастерской, где во время разведки местности, незадолго до прихода «пушистого зверя» Витя ремонтировал помятую дверцу, вроде бы было все необходимое.
Посидев над картой, он прикинул, куда можно будет еще заглянуть во время вылазки, написал на бумажке, что нужно для ремонта газгена.
Ирка, расставив тушенку в подвале, занялась обеспечением со своей стороны.
К удивлению мужа она выволокла какое-то старушачье шмотье.
— Это еще зачем?
— Если там живые люди, сначала лучше мне в одиночку зайти. Глянуть — кто да как.
— Думаешь, нас возьмутся обидеть?
— Не исключено. Ну не удивлюсь. Хотя бы ради оружия.
— Зубы обломают.
— Так не обязательно встречать огнем или вступать в перестрелку. Можно нас напоить или отравить. Или зарезать в подходящий момент. Да просто вывернуть на тебя кастрюлю кипячего супа. А меня сразу гробить нет резона, в одиночку я неопасной выглядеть буду — если что, так ты и вступишься, милый, когда они засветятся…
Виктор подумал, что в этом есть смысл. Но не оставлять же за Иркой последнего слова.
— А если там будут мертвяки?
— Мы же сначала глянем, что да как. Ты же у меня осторожный и бдительный!
— Ладно. Мы так и поступим.
Последнее слово все же осталось за Витей. Это было приятно.
* * *
В пыльном стекле вижу ровно то, что мне сообщает отчаянный вопль:
— Некротическое взбесилось! Стреляй — разойдемся по-хорошему!! Хватай стреляющее!!! Скорей!!!
Вопль резко заканчивается очень болезненным криком. Вот уж дудки, нашел дурака! Дверь в кабину не заперта. Прыгаю в машину. Запираюсь. Ключей нет.
Смотрю, как морф будет жрать хозяина. Не жрет. Наслаждается. Герой-красавец изо всех сил пытается отползти, сидя на заднице, но не замечает того, что Мутабор придавил его ногу лапой, и потому гений впустую елозит ручонками по насту.
Странный навороченный «девайс» с глушителем и гранатометом валяется аккурат посередине между мной и сладкой парочкой. Вообще-то можно бы рвануть за ним, пока они так заняты друг другом.
Не успел. Морф поворачивается в мою сторону и идет к машине, волоча за ногу добычу, которая вместо того, чтоб раскрыть висящую на боку кобуру, продолжает в слепом ужасе хвататься руками за снег. А ведь не получается у него, ручки-то не слушаются. То ли Мутабор их поломал, то ли так засушил. У меня рука еще не в порядке и болит, зараза.
Показываю морфу зажатый в руке пистолет. Сам прекрасно понимаю, что выгляжу смешно с этой пукалкой. Морф реагирует тем не менее серьезно. И совсем не так, как я ожидал.
Сорванная с пояса гения кобура отлетает как пушинка… Чудище деловито поднимает ногу хозяина на уровень глаз, и обдирает и маленький пистолет со щиколотки. Это что, он понял мой жест не как угрозу ему, а как помощь и напоминание о возможном противодействии хозяина? Слишком хорошо, чтоб было правдой. Но чем черт не шутит, когда Бог спит.
Мутабор что-то заботливо делает со своим создателем, отчего тот орет совершенно немыслимым ревом. Наконец отстраняется, когда у меня уже в ушах звенит. Вижу, что пальчики на обеих руках у экспериментатора торчат нелепо в разные стороны — минимум вывихнуты, но морф мог их и переломать легко.
Не успеваю ничего умного придумать, как машину сотрясает гулкий удар. Мутабор слегка грохнул в дверцу кабины кулаком. Я это понимаю как намек, что стекло не преграда и не защита. Такое приглашение вылезать из кабины. Ужас, как не хочется этого делать.
Вылезаю. Пендрила с недоверием глядит на изувеченные руки и начинает взахлеб плакать. Слезы ручьем. Ну да, это еще и больно в придачу, а не только обидно. Морф даже головой начинает мотать — не будь он мертвяком, я бы сказал, что восторженно слушает плач — как великолепную музыку.
Надо бы по дуге обойти ребят и попытаться добраться до автомата, но странно до невозможности, ноги не идут. Держат худо-бедно, но не слушаются. Не было у меня такого никогда раньше.
А еще совершенно не к месту мне становится жутко любопытно, что, черт побери, тут происходит? Такое дурное любопытство можно сравнить с тем, когда мы, шестиклассники, разбирали взрыватель здоровенного снаряда, нарезки на медных поясках которого четко говорили, что давным-давно эта стальная дура вылетела с грохотом в облаке пламени из орудия, просвистела десяток километров и тяжко рухнула в этом лесу. И не взорвалась.
Детонатор мы разобрали, ни черта не поняв в полученных деталюшках. Зачем разбирали — так и осталось неясным. Как решили, повзрослев, — по чистой и незамутненной дурости. Потом была возможность посмотреть, что делают с человеческим телом и куда меньшие железяки — и я не только в руки больше эти штуки не брал, но и взял за правило уносить ноги от безлюдных костров в лесу…
Вот и сейчас — любопытство ровно того же розлива. Нет, разумеется, его можно объяснить, говорящий и думающий мертвец, чего никто не видал раньше… Его создатель, владеющий явно технологией производства морфов в почти промышленных масштабах. Сам морф — невероятно ценный материал для изучения.
