Морф выдергивает начальство. Это радует, я действительно боялся, что он начнет требовать, чтоб мы поехали дальше на машине с пробитыми колесами и развороченным передком.
Даже с грузом морф бежит быстрее меня. Но шансов на то, чтоб оторваться и потеряться по дороге, у меня точно нет. Успеваю только дать небольшого крюка — туда, где валяется молокосос с расквашенной головой, и подхватываю автомат. Мутабор оборачивается, выражает недоумение гулким рыком, и я быстро несусь вслед за ним. Скатываемся в какую-то яму, куда насыпалось снега и мусора.
Танк молотит с ровными промежутками — звонкий грохот выстрела — и обвальное рокотание у нас за спиной.
— Пехота. Бронемашины. Танки. Плохо.
Морф смотрит исподлобья. Нехороший у него взгляд, тяжелый и неприятный. Гений крючится под ногами.
— Надобность. Помощь. Товарищи. Связь. Поддержка.
Морф оживляется.
— Фоммосшь.
Тычет лапой в меня.
— Храсссрерр.
Показывает себе над ручонками.
— Пррен. Хубаниссмм.
Тычет лапой в скорченного хозяина. Не лишено смысла. Стоя рядом с морфом, я чувствую себя крайне неуютно. Вообще-то хоть он и разумен, а стрельнуть ему в башку очень тянет. Инстинктивное желание.
— Варианты? Сторона. Охрана. Сектанты. Сторона. Танки и пехота. Освободители. Мутабор и ассистент — промежность. Задница. Выбор стороны. Одиночка — бесполезность. Одиночка. Поле. Воин. Несоответствие.
Не могу сказать, что сам себе кажусь убедительным. Это паршиво. Убедить другого, не убедив себя, — крайне сложно.
Чтобы получить передышку, отщелкиваю магазин в гранатомете. Пусто. Магазин в «ксюхе» — четыре обычных патрона.
Мучительная, как судорога в сведенной ноге, дилемма — зарядить и попробовать выбить морфу мозги или рискнуть и все же попытаться разобраться в чертовщине. Морф-союзник танка стоит. Смотрю на него. Он — на меня, неуловимо сместившись на чуть-чуть. Почти незаметно, но я уверен — он готов прыгнуть. Щелкаю магазином. Закидываю оружие за спину.
— Благодарность. Спасение.
— Ы?
— Патруль. Дистанция кинжала. Выручка.
Молчит. Смотрит.
— Долг. Возвращение. Действия? Движение, брюхо, рожон? Повторение?
— Хррошонн?
Изображаю в лицах, сидя в яме, как мы героически лезем на рогатину пузом.
Молчит. Смотрит.
— Бронетранспортер — конец. Яма, могила.
— Харрранссии?
— Польза. Мутабор — танк. Свой. Союзник. Отсутствие агрессии. Взаимность. Выгода.
— Хххоссяинн?
— Командир, группа, решение. Предположение — согласие, план, Мутабор. Руки, задница, шитье, заслуга.
— Хррприссинна?
— Вивисекция. Долг. Платеж. Красота. Информация. Сохранение мозг. Опыт.
Вот сейчас я и сам верю в то, что говорю. Все-таки разрыв танкового снаряда рядом — убедительный довод.
— Ссффой? Мыутабор сффой?
Опа, а это же не существительное!
— Утверждение, ассистент. Ожидание, ответ, подтверждение командира группа.
Неподалеку даданят крупнокалиберники бэтээров. Канонада внушительная, по нынешним временам — вполне себе. В трескотне уже и «калаши» слышны — звук у них характерный.
Видимо, морф принял решение.
— Хффосффррасссшенниее.
Вытягивает синюшного хозяина и двигается впереди меня.
С трудом подавляю уже ставшее привычным желание влепить очередь в полулысую голову. Как-то странно голова двигается, и я почему-то вижу нос спутника. До меня доходит, что он меня банально провоцирует, весь такой раскрытый, но сечет каждое мое движение. Я не смогу вскинуть автомат беззвучно — либо антабка брякнет, либо ремень прошуршит по комбезу. Точно, он ждет. Когда я начну вскидывать оружие — он быстро меня накажет. Дистанция тут смешная, а походка у него валкая, затылок мотается перед глазами по заковыристой амплитуде.
Нет, даже и пытаться не буду. И, пожалуй, не только потому, что у меня четыре патрона, чужое оружие черт знает кем пристрелянное, и попасть морфу, чтоб наповал, непросто. Не в этом дело… не в этом. Даже и сам не скажу, в чем. Но скорее всего в детских ручках, пришитых заживо…
— Мутабор! Оружие хозяина! Одежда.
Фыркает — по-моему, презрительно.
— Хрмахррафферр!
— Оружие и одежда. Необходимость. Образец редкость.
Но тем не менее выводит, как по нитке, на то самое место, где еще валяется разбросанная одежда и вооружение. Явно пользуется носом — обоняние работает. Как — черт его знает.
В темпе собираю все в охапку. В кобуре-переростке, я-то думал, будет какой навороченный «глок» или «берета», а там ПБ
[63]
, в маленькой кобурке — брат-близнец моего трофея.
— Я мерзну! Вы же врач! Должна же в вас быть капля сострадания и человечности!
— Одежда — в распоряжении главврача. Мутабор, пациент, одежда, просьба.
— Хых!
И морф стремительно рвет почти напополам трусы господина. А я отмечаю, что коготь, располосовав ткань, кожу даже не оцарапал. Весьма внушительная координация движений…
— Боюсь, что это означает отказ.
— Не возносись, сволочь, ты такая же мразь, какой считаешь меня! Только под прикрытием высоких идеалов!
— Бросьте вопить. Чьи, к слову, ручки вы присобачили? Да вы не стучите зубами, лучше ответьте.
— А пошел ты!
— Да мне-то… Все равно ведь расскажешь.
А вот и чертов «судзуки». Стоит игрушечка. Не был бы он таким новеньким — может, я бы и не притараканил его на свою голову. За разговором подбираю свою каску. И наконец — рация.
Выхожу на связь и получаю ворох нелицеприятных эпитетов в свой адрес. Николаич все-таки сдерживает эмоции, но вопрос — где меня черти носят — несколько теряется в орнаментике.
Очень чешется язык возопить в ответ так же цветисто. Но сдерживаюсь. Потому как не тот момент. Не могу позволить свободы слова. Брехать, что на ум взбредет, можно только в полном благополучии. Сейчас за базар отвечать придется. Приведу морфа в группу, если окажется враждебен — положит половину не напрягаясь.
Значит, каждое слово он должен понимать. То же — и Николаич. И я сам.
А тут возникает проблема — каждый человек понимает в разговоре все по-своему, и я не раз нажигался, предполагая, что меня поняли именно правильно. Потом оказывалось — ровно наоборот.
Не зря же во время составления договоров стороны нудно уточняют все по пунктам. Иначе окажется, что поняли диаметрально противоположно, и договор не то что туалетная бумага, а много хуже — повод для вражды и злобных мероприятий.
