– И? – поворачивает голову летчик.
– И немецкому командованию стало известно, что немецкие военнослужащие для передвижения по территории просят у партизан пропуск. Командование взбеленилось. Бросили на ликвидацию края полнокровную дивизию с танками, артиллерией, еще частей в усиление наскребли – даже сняли с фронта. Авиацией подкрепили. Устроили карательную операцию, стали жечь деревни. Население побежало под защиту партизан, тем солоно пришлось. Вырвались из кольца, но Герман погиб.
– Как-то слишком уж на роман похоже, – сомневается Коля.
– На войне и в любви все возможно, – отвечает пассажир.
Ну да, действительно. Это мы свой опыт похерили, те же чечены и афганцы как раз опыт партизан наших же тщательно изучали. Рыгнулось нам это сильно…
– Все, прибыли, садимся, – замечает летчик и начинает активно переговариваться с землей.
В больнице меня сразу отправляют на помывку. Санитарка подозрительно крутит носом, когда я складываю свои шмотки на стул в предбаннике помывочной.
– И чем таким необычным я озонирую воздух? – спрашиваю у санитарки.
– Паленой шерстью, горелой химией и еще какой-то гадостью. Я сейчас еще мыла принесу.
Ну да, разумеется…
Поляка уже потрошат в операционной. Шансов у него негусто получается – по срокам, если память не изменяет, пятьдесят процентов. Но мы его кантовали не раз, трясли, так что вполне может быть и ниже. Впрочем, я его привез живым, уже хорошо. А с процентами дело такое, что если бы ему прогноз давал один процент на то, чтоб выжить, и он бы выжил, ему было бы плевать на остальные девяносто девять. И наоборот соответственно.
Отмывшись и вроде бы избавившись от своих запахов, обнаруживаю, что старательная бабка оставила мне только халат, все такой же сиротский, тапки-шлепки да на стуле лежит вынутый из кармана болоньи пистолет, еще «малыша» она оставила тут же. Мешок с экзотичными стволами запихнут под стул. Ну что ж, пошли так. Надо бы бабке что приятное притащить, больно уж работник хороший. Заботливый, старой школы.
Николаич с большим интересом перебирает стволы из мешка.
Проверяет весло АК-74, кивает, ставит в сторону, потом удивленно проверяет «глоки», еще больше удивляется, осматривая револьвер-слонобой, разглядывая камеры в барабане и ствол на свет. И уж совсем неприкрыто дивится на последний револьвер. Я только сейчас замечаю, что ствол у этого револьвера расположен совершенно непривычно – снизу, а сверху просто полая хрень, явно под ЛЦУ.
– Это что такое?
– Получается так, что это, в общем, хорошее приобретение. А родителей как устроил?
– Не полетели они. На лето на даче остались.
– Вот даже как? И почему?
– Ну там народу набралось с полсотни, мои себя нужными почуяли, причем там больше нужными, чем здесь. Опять же там детей куча. А моим неловко.
– Интересное кино. И что дальше делать?
– Пока не знаю. Наверное, дружбу с летунами заводить, подмазывать их и умасливать. Около моей деревушки вроде получается полевой аэродром устроить – есть посадочное место, цистерну с топливом там прихомячили. Ну и группа вполне боеспособная, особенно если оружия им подкинуть. Кстати, летуны тоже насчет оружия спрашивали. У Ильяса что?
– Латали Ильяса долго. Заходил ко мне, свистел. Сейчас дрыхнет без задних ног в соседней палате. Завтра если все срастется, ему временные зубы вставят. Но это вы хорошо съездили, ничего не скажешь, добротно, дураки еловые. Чудо, что живы остались.
– Вот, кстати, Николаич, родители меня спросили: если я их сюда привезу, где им жить? И Ильяс обещал взыскать с меня за отданный в виде взятки на берегу «кедр», дескать, ухухоахоо – вычту из прибытков. У меня какие прибытки-то?
– Не надо съезжать с темы, доктор. Вы сами-то понимаете, что вляпались сильно, а могли и еще сильнее?
– Ну Ильяс же командир…
– Свалить вину на начальство – это правильно, – кивает одобрительно Николаич, – но свою башку включать тоже стоит. Вот кто такой этот Ремер? Что за группа? С чего их приговорили? Может, и нас тоже приговорят одним походом? Мне пришлось подтвердить, что этот с перебитой ногой – наш человек. А он кто?
– Понятия не имею. Вояка какой-то.
– Замечательно. Нет, надо мне вылечиваться, а то вы там наструячите. Ладно, утро вечера мудренее. Стволы привезли хорошие, обмен одобряю. Насчет жилья и прибытков – вопрос хороший, завтра будем с Ильясом думать. А теперь получается так, доктор, что вот нате вам видеозаписи и до утра вы их должны просмотреть и выделить те, у которых может быть практическая отдача. Ключ от видеоаппаратуры у сестры хозяйки. Она, к слову, обещала еще и кофе предоставить.
– Ясно. Ну я пошел?
– Идите уж…
Сестра-хозяйка сначала принимает меня за пациента и шугает немилосердно. Потом в знак примирения отводит на кухню, где мне достается приличная порция тепловатых ленивых голубцов, к сожалению, под майонезом, а не со сметаной, как положено вообще-то. (Определенно классические голубцы я последний раз ел у бабушки, готовившей их как положено – даже с обвязыванием ниточкой, чтобы капустный сверток сохранил форму до подачи на стол. Совсем вкус был другой, теперь я уж точно нормальных голубцов не поем – ленивые все, жаль.)
Две поварихи, уборщица и сестра, любуются, как я жру, и любопытствуют о том, что с самолета было видно. С удовольствием бы порассказывал, но мне и так всю ночь смотреть чертов архив, спать не придется, скорее всего. А я чувствую, что здорово вымотался за эти дни. Определенно в Петропавловке было куда как размереннее и спокойнее. Чтобы не думать об этом, заканчиваю трапезу, благодарю и тащусь за полноватой сестрой-хозяйкой принимать видеотехнику под свою ответственность.
Можно начинать. Сестра удалилась с некоторой излишней поспешностью, обеспечив меня початой банкой кофе, электрическим чайником, здоровенной чашкой и ложкой.
Я бы и сам удалился. Если бы не слабая надежда на то, что какие-то купленные дико дорогой ценой, возможно, полезные для нас данные о разумных морфах тут есть, черта лысого я бы на это подписался. Тут можно долго распинаться, тем более что у некоторых «ценителей» такие записи бешеных денег стоят. Но вот лично мне по целому ряду причин смотреть все это, если тут нет сведений по морфам, – пустая трата времени.
В отличие от своих последователей основоположник, давший этому направлению в сексе свое имя, – маркиз Де Сад был безобидным фантазером и сам девушек ни разу не потрошил. Ну сравнительно безобидным, конечно. Несколько человек-то он угробил, было такое. Но тут чистое убийство по неосторожности – решил он устроить веселую групповую оргию, для чего в угощение своим гостям выставил пирожки, в начинку которых щедро сыпанул шпанских мушек, бывших тогда известным афродизиаком. От души сыпанул, что характерно. Только не читал маркиз старину Теофраста Бомбаста фон Гоненгейма, ака Парацельса. А у кантаридина, который, собственно, и делал шпанских мушек вожделенным товаром, очень маленькая разница между возбуждающим воздействием и смертельной дозой. Ясное дело, никак маркизу было не рассчитать по порциям, а уж про расчет на килограмм веса и речи быть не могло. Вот и померло прямо на месте угощения семеро гостей, а остальные тяжко отравились. Такая вот оргия вышла.
