Ирка аж задохнулась от возмущения:
– Да мою маму знаете как отец бил!
– Вот-вот! А потом извинялся, на коленях ползал, просил простить?
– Конечно, виноват же!
– Вот-вот! И получается, что приятно вдвойне. Вон он какой грозный бывает. Настоящий мужик! И она при нем вроде как слабая женщина. А как протрезвеет – опять его унижать, да под каблук и опять виноват навсегда. Не про твою маму речь, а часто так. И если разведутся, так опять за алкоголика замуж идут. И разводятся, когда пить муж бросит. Неинтересно с таким жить, который из-под каблука вырвался.
Ирка обиделась и надулась. Отчим-то и впрямь был тоже пьющий…
Едем мы долго. Наконец водила останавливает автобус, дальше ему не проехать.
«Буханка», как более приспособленная, лезет в какие-то кусты. Ремер, чтобы тачке было легче, вылезает и идет с нами пешком. Я никогда не был в этих краях, и меня удивляет полное безлюдье – мы словно не рядом с колоссальным городом, а не пойми где. Даже следов человека толком нет – кроме фырчащей впереди «буханки» да нас четверых. Дорожка какая-то заброшенная есть, но поневоле в уже спустившихся сумерках в голову начинают лезть дурацкие мысли – вот сейчас мы идем и идем, и туман уже какой-то вокруг нас вьется. И окажемся мы черт знает где. В Средневековье, например.
Наверное, и то, что сегодня полдня с латниками-алебардщиками возился, тоже сдвигает мозги. Поневоле себя начнешь в сумерках да в тумане попаданцем чувствовать.
Забавно, у Ханса Христиана соответственно Андерсена была небольшая юмореска про попаданца – чинуша из Христиановского времени бредил Средневековьем и все время ставил его в пример. Ну и попал, куда хотел… сразу вляпавшись по колено в уличную грязь. Мостовых нет, фонарей нет, мостов нет… И оказалось, что и пиво несъедобно, и хлеб с сыром ужасны, и люди вообще-то тоже не очень понравились фанату Средневековья. Особенно не понравились, когда его лупить принялись… Правда, жив он остался все же, но, вернувшись обратно, перестал мечтать о том, как бы круто было жить в Средние века.
Да и мне что-то не хочется в Средневековье. Лучше уж тут. Пробираться по лесу, сквозь который идет заброшенная дорога…
Впереди вроде как прогалина. «Буханка» встает, неразговорчивый шофер вылезает из кабины, вытягивает из салона носилки. Правильные носилки, жесткие, корытцем.
Капитан Ремер что-то уточняет по рации.
Кивает нам. Идем следом.
Огонек небольшого костерка видим, когда чуть не натыкаемся на него – огня мало, да и ветками прикрыт. У огня лежит вытянувшись человек. Рядом сидит еще один. Потом оказывается, что третий в секрете, мы его прошли, не заметив.
Пока осматриваю раненого, сидящий у костра получает от Ремера пару консервных банок и, не открывая, закатывает их в угли. Мне не светит получить горячими шматками в затылок и потом благоухать тушенкой, о чем и говорю прямо.
Парень молчит, вместо него меня успокаивает Ремер:
– Огонь разогревает консерву невскрытую – до второго щелчка. А потом – уже бабах! Вот щелкнуло. Слыхал? Еще раз щелкнет, и можно вынимать. Преимущество – греется быстрее. Как в пароварке.
Ну раз так, то и ладно. Раненый очень тяжел. Ранений три. Все огнестрел. Все полостные. Живот. И позвоночник тоже пострадал. И тащили его эти двое на доске, так что смещались отломки, скорее всего.
Ладно, что мог – ввел, теперь вывозить его надо. Как смог подбинтовал. Снаружи крови мало, а что внутри делается, даже думать боюсь.
Носилки-то правильные, да его еще и переложить надо так аккуратно, чтоб дополнительно не повредить. Вот так и стараемся уложить, чтобы позвоночник не тревожить. Тут еще оказывается, что и тот, который у костра, тоже ранен. В ногу.
Опять возня. Наконец трогаемся, аккуратно неся носилки. В «буханке» размещаем ручками в петли – штатная «буханка», все на месте. И так же медленно выбираемся из этого леска. Туман еще больше густеет. И почти стемнело, пока я копался. Теперь совсем чутка – и, считай, дома.
– Мне придется в «буханке» ехать, – говорю я капитану Ремеру, шагающему рядом.
– Это еще зачем? – почему-то удивляется он.
– Ну так присмотр за раненым нужен. Честно скажу, у меня в такой обстановке таких тяжелых еще не было. Можем не довезти, – в свою очередь удивляюсь теперь уже я.
– Не нужно – отрезает капитан.
Странно как-то.
Сзади нас, серьезно поотстав, тащится троица – молчун с дыркой в ноге тяжело обвис на плечах своего товарища из секрета и нашего «салобона безавтоматного». Прыгает на одной ноге, видно, что уже силы кончились, только немного воли осталось. Ильяс замыкает наше шествие, вертит башкой, как сова, на все триста шестьдесят градусов. И что меня как-то настораживает – туда Ильяс шел как на прогулку, мало что не насвистывал, а сейчас, когда обратно идем, напряжен, ну не так напряжен, как студентка на первом экзамене, а… черт, не знаю, как это объяснить, но я вижу, что начальник готов отреагировать в доли секунды на любое воздействие, на боевом взводе наш снайпер. Идет как-то по-особенному мягко, развалисто.
Автобус как стоял, так и стоит. Водила явно радуется нашему возвращению – теперь скоро вернемся на завод, там хоть и не шибко уютно, зато безопасно.
Ремер отзывает к себе Ильяса. О чем-то переговариваются.
О чем говорят, не слышу, но кажется мне по телодвижениям, что ровно точно так же вел бы себя мой начальник, если бы по выгоднейшему курсу поменял рубли на баксы и только потом обнаружил, что вместо пачки баксов – наглая «кукла» из старых газет.
Руководящие лица возвращаются. Морда у Ильяса и впрямь словно он не одну горькую пилюлю слопал, а мало не упаковку. И запил уксусом.
Кивает на автобус, залезаем. Тот молчун, который хромой, втягивается с нами в маршрутку. В ручонках у него не то «вал», не то «винторез» – плохо я знаю эти бесшумки. Оптики нет, это всяко вижу. Сели, поехали.
Убеждаюсь в том, что ствол этой винтовки не направлен мне в живот. Или уже паранойя? На всякий случай кобуру с пистолетом передвигаю поудобнее, попутно вспомнив, что нацепил я на себя сегодня тот самый трофейный пистолет бесшумный – кобура у него здоровенная и расплюснутая, как жирная камбала. Знак судьбы или как?
– Эгей, йолдаш, у тебя на время ствола лишнего не найдется? До завода? – спрашивает водилу Ильяс.
Тот в ответ кивает головой, но запрашивает за ствол такую кучу всего, что впору глянуть, не гаубица ли у него на буксире. Дальше несколько минут я совсем забываю, где я и что вокруг, потому что передо мной разворачивается артистически точная и сценически великолепная реприза «восточный рынок, мастер-класс торговли». Впору пожалеть, что, когда мы с Олькой ездили в Египет, Ильяса не оказалось рядом. Египетские торгованы, надоевшие нам до судорог, при встрече с нашим снайпером небось еще бы ему и приплачивали, отдавая товар даром. Нет, водила тоже не лыком шит, но уступает по всем параметрам вплоть до размера обуви. В итоге он с сокрушенным видом достает откуда-то пистолет и отдает его Ильясу.
