– Принято! Эй, пацан, маски из марли мокрыми сделал?
– Вот.
– Вода осталась?
– Нет, мало было.
А кашлять-то они перестали, точно! Приседаю рядом с ними, чувствую, что из грязной круглой дырки в полу бьет холодная струя дурно пахнущего, но куда как лучшего для дыхания воздуха, чем тот, что у нас тут выше пояса. Я-то был уверен, что стоит сковырнуть унитаз, и нас тут фекалиями зальет, а оно вишь как. Значит, не врал мне мой дружок, что крысы, бывает, из унитазов вылезают.
Моя многострадальная куртка с вывернутыми пустыми карманами пинками запихивается под дверь. Перед этим Тимур, явно стесняясь, еще и мочится на нее под грозные понукания лежачего пациента.
Становится темнее, но явно дышать легче. Мокрая марля в несколько слоев тоже службу сослужила – уже не давимся изнуряющим кашлем, а так, чуть-чуть деликатно покашливаем. Перевязать свою рану боец не дает, требует, чтобы я его дружка сначала осмотрел. Ну с этим я спорить не буду – все равно самая кровопотеря у него внутренняя, лежал он довольно долго и на лестнице, и в коридоре, вот и натекло под ним немного.
– Слышь, молодой, сообрази попить, – требует снизу боец.
– Откуда я тебе возьму? – удивляется Тимур.
– Бачок видишь? Наверху, на стенке приколочен? Вот из него.
А ведь и впрямь. Тут же квартира старая, бачок еще древнего образца, с грязной ручкой на цепочке…
Вздрагиваем: совсем рядом, буквально за дверью, начинается оголтелая пальба – хаотическая и нелепая.
– Это, слышь, еще что за нах? – удивляется встревоженный боец.
– Н-не знаю… Там сейчас так горит, что разве что Терминатор может ходить.
– Фигня, Терминатор – плагиат и фантастика. Ты там патронов не оставил?
– Вот ведь! Разгрузку забыл забрать… Два рожка, ИПП, фальшфаер, еще по мелочам…
– Цельный гусь, четверть белого вина, – в тон поддразнивает раненый. – Гранат у тебя там не было?
– Нет, не было.
– И правильно. Таким только гранаты дай! Что с Молчуном?
– Это твоего дружка прозвище?
– Не поверишь – фамилия. Что с ним?
С Молчуном плохо. Я стянул с него его разгрузку, странно легкую, как мог убрал куртку, потом поменял перчатки на чистые и тут же измазал их в крови. Влетело в человека густо. Точно не разберешь при таком свете, да он еще и одетый, но пробита рука минимум в двух местах, по крепитации – похрустыванию отломанных косточек при движении – разбито плечо. Но это-то не страшно, страшно то, что и в живот ему прилетело, точно могу сказать, что два ранения в брюшную полость есть. А может, и больше – сидящего в маленькой ванне при полудохлом свете севшего фонарика осматривать непросто. С другой стороны, хоть и случайно, но такая поза ему при ранениях в живот как раз самое то.
Перевязываю раны, вешаю ему на лицо маску, невзначай как бы туром бинта приматываю челюсть. Молчун дышит, но что-то сомневаюсь я в хорошем исходе. Хотел бы ошибаться, но дыхание у него агональное… В сумке у меня одна «лягушка» с кровезаменителем. Решаю ее поставить под раненого в бедро.
– Земляк, раз ты такой опытный, сколько эта дверь гореть будет?
– Полчаса, не меньше. Квартира богатая? Хлама много? – задает странные вопросы раненый.
– Нет, скорее нищая. По опыту – алкоголики тут жили. И запах характерный.
– Это здорово, – откровенно радуется боец.
– С чего это?
– Слышь, ты сам подумай. Нищая квартира – гореть нечему. Богатая – хороший погребальный костер. Чем богаче, тем погребальный костер круче. Понимэ?
– Ну. Будем надеяться на вашего командира.
– А ваш хитрован куда делся?
– Я не знаю. Надеюсь, что жив.
Говорить не тянет. Во рту щиплет после того, как я его спиртом полоскал. Поневоле вспоминается, как Портенко вляпался.
Был у нас как раз цикл занятий по венерическим болезням. Разумеется, в КВД. Мы страшно завидовали параллельной группе – наш препод был нудным, академичным и даже такие пикантные темы, как гонорея и сифилис, разбирал сухо и дотошно, что вызывало у нас дремоту и зевоту. А вот у наших соседей преподаватель – плотный, пожилой, с щетинистой башкой, подвижный и крепкий, как лесной кабан, своим грубоватым чувством юмора делал из занятий запоминающиеся представления. Не говорю уж о том, что и больных им показано было втрое больше, чем нам.
Видно, ему стало нас жаль, и он ворвался в нашу учебную комнату, где уже все мухи передохли, и чуть не силком выволок нашего зануду и нас тоже на «свежайший классический сифилис». Мы с радостью проскочили до смотровой, где как раз снимала с себя весьма элегантную одежду очень красивая молодая женщина. Мы чуток опоздали на стриптиз, она уже сматывала чулки-сетки, а пояс и прочее уже висели на стуле.
Тут почему-то заахали наши девчонки. Оказалось, что студент Портенко из моей группы вылупил глаза по девять копеек, остолбенел и побелел лицом, как бледная поганка. Когда к нему подступились и стали трясти, щипать и тереть уши, он вынырнул из глубин своего ужаса и возопил нечленораздельное.
Выяснилось в итоге, что на перерыве, будучи заядлым курякой, бедным студентом и редкой скаредой одновременно, Портенко выскочил на лестницу, заметил там роскошную фемину и попросил докурить окурок опять же какой-то офигительной сигареты. С наслаждением употребил дармовщину – и вот наблюдает щедрую даму в дезабилье, да еще и с диагнозом первичного сифилиса на устах. У красавицы и впрямь был маленький типовой твердый шанкр на губе, точнее – на красной кайме губы, неплохо замаскированный косметикой.
Некоторое время Портенко суматошно дезинфицировали всем, чем можно, и кабан-преподаватель в этом принял деятельнейшее участие. В том числе Портенко полоскал пасть спиртом, причем так рьяно, что неделю потом обожженная слизистая отваливалась у него лоскутами. Он страдал, а все потешались. Теперь уверен, что со стороны кабана имело место одновременно и успешное вколачивание в наши головы постулата – не тяни все что попало в рот, тем более в больнице.
С удивлением обнаруживаю, что не слышу стрельбы. Шумит огонь за дверью, потрескивает что-то, мелодично сыплются стекла (наверное, и на втором этаже полопались), но стрельбы нет. Вообще.
– Слышь, медицина, я оглох или пальбы нет? – доносится с пола.
– Я тоже не слышу, – отзывается Тимур.
– Молодой! Помоги достать отсюда… Да осторожнее, зараза! И давай за водой лезь!
– Готт – Копылу. Готт – Копылу…
Снизу доносится искаженный рацией голос. Узнаю Ремера.
– Уф! Обстановка? – спрашивает он.
– Сносная. Что снаружи? – уточняю я.
– Порядок. Вы где?
– В заднице. Жилуха горит.
– Понял. Будем думать.
