Все равно что-то не верится мне, что у нас под землей громадный подземный лабиринт. Грунт у нас не тот, что в Москве, плывуна много, а это значит, что всяких таинственных заброшенных тоннелей и подземных ходов тут нет. Все, что не обслуживается, затопит очень быстро. Как при Собчаке затопило кусок перегона между Лесной и Мужества… Но вообще склады НЗ в метро быть должны… То есть они были раньше, а вот что сейчас – демократизировано ли полностью или еще нет, никому не ведомо.
– Ты вроде сегодня летишь? – спрашивает меня Андрей.
– Надеюсь, что да.
– Мы тут тебе приданое набрали. Если все в порядке и родителей вывезешь, стоит откупного остающимся старикам в деревне дать. Мы тут приготовили три одностволки ИЖ-18 со сменными стволами да патронов мешок. Патроны, правда, не под зомби подготовлены, дисперсанты. И еще всякого из набора Робинзона – соль, спички, сахар, мука. У Николаича забрать надо, он собирал. А от нас вот коробка с рыболовной снастью. Рыба там у вас есть?
Несколько секунд тщеславие борется с любопытством, потом падает на обе лопатки, и я спрашиваю про дисперсант. Первый раз такое слышу. Ну то есть дисперсия, дисперсант у Лема – это я помню, а при чем тут охотничьи патроны?
Оказывается, все просто. Когда не нужна хорошая кучность, патрон готовят так, чтобы он дробь разбрасывал сильнее – по птице вблизи, например, хорошо выходит. М-да, в нашем положении это бесполезняк, а охотиться вполне пойдет. Так-то ИЖ-18 годная машина. Я вспоминаю, как мы пользовали «гаубицу» покойного (или пока – беспокойного) Сан Саныча. Выручила она нас тогда.
Вовка тем временем заканчивает вертеть бронетранспортер вправо-влево, и мы едем наконец по какой-то второстепенной, но все же дороге. До меня доходит, что если все срастется, то сегодня я увижу родителей. Обжигает холодом – могу и не увидеть, хотя бы, например, вылета не будет. А если и будет, то как там сесть? Там же все в снегу. Тут-то почистить взлетную полосу не проблема, а там все как есть. Не сядет самолетик. Кидать мешки с оружием и мукой на лету? Представляю, что там на мерзлой земле образуется… Черт, не подумал раньше, а теперь и времени нету. Может еще и хуже быть, но об этом и думать неохота вообще. Запретил я себе об этом думать.
Все, не думаю. Вообще.
Вместо этого напускаюсь на оплошавшего Тимура, который неудачно держит данную ему двустволку:
– Ты ствол должен держать так, чтобы никого не зацепить, если стрельнешь. Первейшее правило!
– Так он у меня не заряжен, – огрызается салобон.
Мне приходится рассказать ему, как в далеком прошлом, когда я еще копал немецкие блиндажи, моего друга чуть не убил наш общий знакомый. Конат чуть не застрелил Борова, когда нам взбрендило в голову собрать идеального сохрана К-98. Для этого тщательно отбирались наиболее сохранившиеся детали от разных карабинов. Тут таилась засада – вроде бы одинаковые «маузеры» оказались разными, в долях миллиметров, но разными. Подгонка шла с трудностями. Вот в ходе этой подгонки ствольной коробки к стволу и корячились мои приятели. Патрон – единственный на тот момент трассер – упорно не лез. Наконец удалось подогнать одно к другому, и стали возиться с магазином. Разумеется, этот патрон то вставлялся, то вынимался. Комнатка у Коната была маленькая, и потому Боров сидел на кровати, а Конат напротив на табуретке. Как раз на тот момент железный остов карабина был в руках у Коната. Увидев, что ствол смотрит ему прямо в пузо, Боров решительно отвел его рукой в сторону.
– Ты что, меня кретином считаешь? – вспылил Конат. – В стволе нет патрона!
– А все равно не надо! – Боров, когда хотел, мог тоже упереться.
– Ах, так! Смотри!
Дальше все произошло стремительно – Конат нажал на спуск, оглушительно ударило по ушам, простыню перечеркнула черная, по словам Борова, молния, а из стены ударил фонтан зеленого огня.
Боров на автомате тут же заткнул этот фонтан подушкой. Завоняло палеными перьями.
В запертую дверь стала ломиться мама Коната с вопросом:
– Мальчики, вы живы?
– Да, мам, это детонатор хлопнул! – ответил Конат.
– Что-то больно сильно! – заметила опытная мама.
– Показалось! – возразил Конат, несколько сбледнувший с лица, но не потерявший хладнокровия.
Боров отнял тлеющую подушку от стены. Из бетона торчал задний кончик трассирующей пули и кинематографично дымился. Подушку залили водой из графина и задумались.
Самое кислое было на кровати. Мы, конечно, все знали, что пуля из винтовки крутится вокруг своей оси. Но как-то по кроватям не стреляли, и то, что приятели увидели, сильно их удивило. Пуля прошла вскользь, зацепив простыню и матрас. При этом она словно постаралась намотать на себя тряпки, но это у нее не вышло. В итоге простыня была изодрана затейливым образом – словно как тигровая шкура получилась: неровная прямая дыра как хребтина и отходящие от нее вбок разрывы как полосы. Залатать такое было невозможно. Пришлось судорожно искать замены простыне и подушке. Матрас потом зашили… Так что экстерриториальность комнаты Коната еще некоторое время сохранялась, и мама туда без спросу не заходила – мальчик взрослый уже, как же…
Правда, это тоже кончилось таким же заковыристым образом, как все, что вытворял Конат. Он нашел совершенно сохранившийся ППС-42. В магазине еще было три патрончика. Надо заметить, что в отличие от винтовочных патронов, где пули в гильзе обжимались плотно по всей окружности, тэтэшки были как эрзац – пуля в гильзе держалась за счет трех точечных вдавлений. Вода в такие патроны попадала на раз, и все тэтэшки, которые я видел, были сырые, даже мелкий игольчатый порох в них обычно был не только мокрым, но и зеленым от окислов…
Разумеется, в сухих цинках патроны были нормальные, но поди найди непочатые цинки…
Конат тоже это знал, и тут его после разборки и чистки судаева черт дернул.
Он потом сам не мог объяснить, с какого это ему понадобилось лезть на рожон, но он решил опробовать машинку, не выходя из квартиры. Захотел – сделал.
Целью был избран бабкин окованный жестью сундук со «смертным». Сундук был из толстых досок, и Конат почему-то решил, что пуля застрянет в стенке. Если сработает…
Сработали короткой очередью все три патрона. Все три пули прошибли стенку и ушли в бабкино приданое.
Бабку же на следующий день понесло перебрать тряпочки и переложить их лавандой – для запаха и от моли… Внучок оказался самой могучей молью за всю бабкину жизнь – пульки изрядно проскочили в тряпках, разорвав их так, что помянутая ранее простыня была образцом целости и сохранности.
Это послужило последней каплей терпению и матери, и бабушки. Замок с комнаты был торжественно свинчен, а Конат похвастался нам еще более причудливыми синяками, в которых на этот раз угадывались отпечатки кожуха ППС. Мать гонялась за сыном вокруг стола и лупила его ППС.
– Хорошо еще, что приклад не отомкнула… – заметил на это Боров.
