А ведь Лайон может быть где-то поблизости. Два противоречивых и равно опасных желания разрывали Вайолет на части.
— Вы разговаривали с ребенком, — небрежно произнес граф.
Боже, значит, он все видел!
— И вы тоже.
Он улыбнулся:
— Разве можно так говорить о хозяйке дома?
— Вижу, вы согласны со мной.
— Мари-Виктуар моя давняя знакомая.
Вайолет фыркнула.
— Прошу вас! Даже я поняла, что она больше, чем просто знакомая.
На мгновение лицо графа смягчилось, как несколько дней назад в каюте. Он был доволен собой, их разговор стал непринужденным, и Вайолет поняла: граф пусть и немного, но все же доверяет ей.
Несмотря ни на что, она вновь испытала желание оберегать и лелеять это доверие. Ведь оно возникало так редко.
— Что ж, — согласно кивнул граф, — Мари-Виктуар действительно была актрисой. Во Франции многие были у ее ног и сражались за нее. Она объявила, что безумно влюблена в меня, пообещала ждать, пока я не разбогатею, а потом вышла замуж за графа — кажется, в тот самый миг, когда «Фортуна» покинула порт.
— Полагаю, это были чрезвычайные обстоятельства. Вам было больно?
Слишком смелый вопрос, потому что Вайолет хотела сбить графа с толку и отвлечь внимание от себя. Он помедлил.
— Графиня — авантюристка, добивавшаяся успеха зачастую благодаря счастливой случайности, но, наверное, то же можно сказать и обо мне. А чрезвычайных обстоятельств в ее жизни было предостаточно. Полагаю, к ним относился и мистер Хардести.
Довольно расплывчатый ответ.
Вайолет было неприятно представлять Лайона с этой красивой и бессердечной пустышкой.
— Вы не обязаны испытывать к графине симпатию, мисс Редмонд. Просто наслаждайтесь ее гостеприимством. Сегодня в меню, да и в постели, не будет никаких насекомых, но я не могу гарантировать, что это продлится до конца нашего плавания.
— Вы пытаетесь отговорить меня продолжать путешествие, капитан?
— А разве до сих пор вы испытывали от него удовольствие?
Музыка достигла своего апогея.
— Пока мы оба не смогли выяснить, что же движет мистером Хардести. Если только вас ему не представили, — солгала Вайолет.
— Этого не случилось. Мистер Хардести через графа выразил сожаление, что не сможет прийти. Какое совпадение, правда? А у графа с графиней нет маленьких детей, — подчеркнул Флинт. — Так кто был этот мальчик? Когда я посмотрел в его сторону, он кинулся прочь.
Так вот почему он убежал! Так поступил бы каждый, кто не привык к пристальному взгляду синих глаз графа. По крайней мере, это не она напугала ребенка.
Вайолет почувствовала облегчение и благодарность.
Ей стоит быть осторожной. Она заставила себя посмотреть Флинту в глаза, сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Во время одного из них сложенный листок царапнул ей кожу.
— Не знаю. Наверное, он прибежал из кухни. Он решил, что я его мама. Назвал меня мамой. Думаю, он имел в виду «мадам».
— Он назвал вас мамой?
Голос графа был чуточку удивленный и насмешливый.
— Почему вас это развеселило?
— Вы уже могли бы стать матерью.
— Спасибо за замечание, — сухо ответила Вайолет.
— Вы любите детей?
— Я отношусь к ним спокойно.
Флинт снова взглянул на нее, пытаясь понять. Его лицо было серьезным, мягким и задумчивым, и отчего-то Вайолет вдруг особенно остро ощутила его прикосновения; теплую руку, лежащую на талии, пальцы, сжимавшее ее ладонь, а ведь с другими она танцевала совершенно механически. Она чувствовала себя как-то иначе, ведь так прежде до нее никогда не дотрагивались. На какой-то головокружительный миг Вайолет потеряла нить разговора, но ей было все равно. Так не похоже на нее, потому что раньше она никогда не утрачивала самообладания.
Внезапно она узнала это чувство: такое уже было, когда она впервые увидела море. Ощущение покоя, дикой красоты, в которой не было ни капли безмятежности, просто бесконечная способность к изменению.
Она заставила себя вернуться к реальности, рассерженная и испуганная, словно сбитый с толку ребенок.
— У вас есть дети? — резко спросила Вайолет.
Слишком прямой вопрос мужчине, который не был женат и не знал своего отца. Но Вайолет не желала быть вежливой. Она хотела вернуть их обоих на землю.
Лицо графа стало совершенно неподвижно. Совсем как в тот миг, когда она назвала его дикарем.
Вайолет презирала себя. Ее охватило раздражение, потому что никогда раньше она не испытывала неприязни к себе.
Еще одно новое чувство, познанное ею благодаря графу. Словно Вайолет была ящиком Пандоры, а он его открыл.
— Не знаю, — наконец тихо ответил он.
Два простых слова и таких ужасающих. Конечно, большинство мужчин, принужденных дать честный ответ, сказали бы то же самое.
Вайолет пожалела, что спросила его, и, как обычно, растерялась.
— Я не вел себя опрометчиво, — добавил он.
Боже! Вайолет не желала слышать никаких объяснений. Ей не хотелось представлять его с женщинами.
— Конечно, нет, вы просто мужчина. Не улыбайтесь.
Но было уже слишком поздно, и его лицо озарила улыбка. На этот раз она была незлой, а почти нежной. Граф умел без усилий предугадывать течение беседы и парировать улыбкой, словом или молчанием любую попытку Вайолет понять его. Ей следовало бы разозлиться, но она не злилась.
Напротив, она была напугана.
Вайолет на миг опустила взгляд, пытаясь разобраться с охватившими ее чувствами, но перед глазами вновь возник белоснежный галстук графа. Она сделала вдох, и одновременно с ней то же проделал граф Эрдмей. Дыхание ароматнее, чем вино, чем коньяк, чем морской воздух. Вайолет утратила дар речи.
— Вы бы хотели иметь семью? — спросила она, глядя на его галстук.
— Да, — тут же отозвался он.
Она удивленно подняла голову.
— Почему вас это удивляет? Разве я не могу мечтать о том, что есть у многих?
— Конечно, — поспешно произнесла Вайолет.
Ее голос прозвучал слишком мягко, потому что граф посуровел. Он не терпел фамильярности.
— С Фатимой?
К удивлению Вайолет, в ее голосе слышался оттенок язвительности.
Он скривил губы в усмешке, явно довольный.
— Все может быть. Просто мне нужны жена, земля и средства, и тогда мы сможем родить наследников.
Просто! Вайолет вспомнила легенду о возникновении рода Редмондов, вражду с семейством Эверси, по преданию длившуюся с 1066 года. Слово «просто» не относилось к ее семье.
