— Это отнюдь не дурные вести, — сказала она. — Его Величество выразил неудовольствие, но из всех человеческих качеств наш государь больше всего ценит настойчивость. К тому же успеха не добиться, если не привлечь внимание Его Величества. Мне это удалось — по крайней мере, так вы утверждаете.
Она оставалась жизнерадостной, снисходительной к проявлениям глупости и даже к оскорблениям, которые ей доводилось слышать едва ли не ежедневно, обивая пороги королевских резиденций.
— А что это за разговоры о вашем обращении к Реформации?
— Его Величество никогда не сомневался в моих религиозных убеждениях. Моя мать, Жанна де Кардиак, была ревностной католичкой и крестила меня в католическую веру.
Собеседницы не воспользовались наступившим молчанием, чтобы в ответ упомянуть о воспитавшей ее тете, которая была деятельной протестанткой, и мадам Скаррон продолжила:
— Справедливости ради нельзя не признать, что отношение к религии всегда может поменяться, порой весьма неожиданно. Например, мой отец, Констан д'Обинье, ожесточенно боролся с собственным отцом, Агриппой, прославленным деятелем Реформации, и даже вынудил почтенного дедушку бежать из Пуату в Женеву. Разве мог он помыслить тогда, что наступит время и он сам отречется от католичества, а перед смертью будет искать убежища в Оранже?
— Почему именно в Оранже?
— Дело в том, что этот прекрасный провансальский город находится во владении князей Нассау, голландской правящей династии
[66]
. Поэтому все его жители — протестанты, точнее лютеране. Думаю, что именно это обстоятельство дает повод французскому королю время от времени совершать военные набеги на эту область.
— Как Конта-Венессен и Авиньон принадлежат Папе, — изрекла мадам де Людр, желая блеснуть своими познаниями.
— Совершенно верно. Городские власти Оранжа согласились похоронить Констана согласно церковному обряду, а не под забором, как собаку, — что произошло бы, останься он на католической территории.
Довольные встречей с одной из самых известных обитательниц квартала Маре, две дамы удалились, а мадам Скаррон села у кровати.
— Анжелика, я вижу, вас изумили цифры, которые назвали эти дамы, — о моих прошениях Его Величеству, о записочках тем, кто сопровождает короля, или тем, на чью дружбу я рассчитываю. Таков мой образ действий, но я уверена, что вы меня поймете. Просить милости у короля — не значит просить милостыню. Это всего лишь напоминание, что он должен предоставить место под солнцем каждому, кто мечтает служить государю по мере своих сил и возможностей.
Казалось, какое-то время Франсуаза колебалась, но затем продолжила:
— Я не очень доверяю болтунам, Анжелика, но вы не такая! Зачастую ваше беспечное щебетание — не что иное, как способ скрыть что-то важное, сокровенное. Кстати, ваши замечания бывают весьма остроумными. Продолжайте молчать таким же образом: это отличный способ вращаться в свете, но при этом надежно сохранять свои тайны. Я и сама молчу уже долгие годы. Но вам открою один секрет, которым ни с кем не делилась и который, возможно, объяснит вам причину моей настойчивости. Однажды я услышала пророчество.
— Вы говорите о нелепых предсказаниях в доме колдуньи Монвуазен в тот далекий день, когда мы отправились к ней втроем: Атенаис де Монтеспан, вы и я?
— Нет. Откровенно говоря, Лавуазен не внушает мне доверия. Она ищет истину на дне кувшина с вином. То пророчество, о котором я упомянула, прозвучало в Версале, год или два тому назад. Его изрек один подмастерье. Вы же знаете, что многие простые люди, которые занимаются физическим трудом и чья голова не загружена лишними знаниями, обладают даром ясновидения. То был ученик каменщика, заика, да еще и хромой в придачу. Я шла рядом со стройкой около Версальского дворца, который Его Величество не прекращает благоустраивать. Вдруг неизвестный юноша подошел ко мне и склонился в низком поклоне. Его товарищи, казалось, были удивлены, но они не стали насмехаться над чудаком, потому что знали, что у него бывают откровения. Он поднял на меня свои сияющие глаза и сказал, что приветствует «первую женщину королевства», а на том месте, где мы стоим, он видит Версальский дворец, но еще огромнее и величественнее, чем сейчас, и при моем появлении все придворные склоняются со шляпами в руках. Когда мной овладевает уныние, в памяти всплывают эти слова и я снова возвращаюсь в Версаль, где, наверное, меня поджидает судьба.
На ее губах играла легкая чуть насмешливая улыбка, но темные глаза продолжали гореть ярким пламенем.
Рассказ о видении произвел сильное впечатление на Анжелику. Изложенный Франсуазой д'Обинье, особой непритязательной и скромной, он вызывал доверие, и Анжелика живо представила себе приятельницу в сопровождении толпы придворных. Жизненный опыт и глубокие познания окружали ее ореолом совершенства. Одним из самых скромных ее достоинств было умение носить платье: оно почти не колыхалось при ходьбе.
— Помогите мне, — попросила Анжелика, — ведь вы все на свете знаете. Честно говоря, я совсем не представляю себе трудностей, что подстерегают меня при дворе. Прежде я подозревала в интригах своего мужа…
— Ваш муж не имеет к интригам ни малейшего отношения, хотя прекрасно понимает происходящее, потому что у него огромный опыт придворной жизни. Дело в том, что вы слишком красивы!
— Но как это может нанести вред мне или кому-нибудь другому? Есть женщины намного красивее меня, Франсуаза! Не надо мне беззастенчиво льстить.
— Вы слишком отличаетесь от других придворных дам.
— Король говорил мне нечто в этом же духе, — задумчиво прошептала Анжелика.
— Вот видите! Вы не только блистаете как одна из самых прекрасных женщин двора, но и обладаете способностью привлечь к себе внимание. Вы очаровываете или развлекаете окружающих своими речами. Кроме того, у вас есть еще кое-что, о чем легкомысленные красотки могут только мечтать и чего у них никогда не будет.
— Что вы имеете в виду?
— Я говорю о душе, — сказала мадам Скаррон, понижая голос. — Но как при этом избежать… избежать того, чтобы против вас не поднимались целые полчища врагов, стоит вам появиться во дворце?! — закончила она, печально вздохнув.
На ее глаза навернулись слезы.
— Франсуаза, — взмолилась Анжелика, — только не говорите мне, что плачете из-за меня или из-за того, что над моей душой нависла угроза!
— Нет… правда, нет. Я плачу, потому что думаю о своей судьбе. Быть женщиной, красивой женщиной и сберечь душу — серьезное испытание, так трудно найти свой путь… От скольких соблазнов, которые позволили бы облегчить жизнь, мне пришлось отказаться ради спасения души!
Наверное, слова короля о ней задели Франсуазу больше, чем она хотела показать? Анжелике пришло в голову, что молодая вдова, должно быть, уже давно живет впроголодь. Она подумала было позвонить служанкам, чтобы они подали какую-то закуску, но в последний момент остановила себя из опасения ранить чувства подруги.
