— Я знаю, сын мой, знаю, — смеясь, соглашалась Анжелика, несколько обеспокоенная столь ранней рассудительностью и проницательностью своего старшего отпрыска.
Она знала также и то, что маленький дофин последовал бы за Флоримоном на край света, покоренный его черными глазами, полными огня и воинственного задора. Да, Флоримон был прелестен. Он всем нравился, и ему сопутствовал успех. Анжелика подозревала, что сын глубоко эгоистичен… без сомнения, такими бывают все дети.
С легкой грустью она думала о том, что Флоримон тоже отдаляется от нее. Мальчик кружился, сжимая в кулаке шпагу.
— Посмотрите… Посмотрите на меня, матушка. Я уклоняюсь, делаю обманное движение… И вот я колю… Прямо в сердце… Мой противник уже на земле… Мертвый!
Он был прекрасен. Жизнелюбие пылало в нем скрытым огнем. Но захочет ли он в трудную минуту поплакать на ее плече? Детские сердца так рано «созревают» в ярких лучах солнца королевского двора…
* * *
Новость о поражении при мысе Пассеро пришла в середине июня, во время последнего праздника, который давал король перед началом военной кампании в Лотарингии.
Как выяснилось, галеры господина де Вивонна были атакованы близ Сицилии флотилией берберов под командованием некого алжирского ренегата по прозвищу Рескатор, прославившегося своими подвигами по всему Средиземному морю.
Вивонн был вынужден укрыться в бухте у мыса Пассеро.
Он чувствовал себя разбитым наголову, хотя на самом деле произошла небольшая стычка, в которой затонули всего лишь две из двадцати французских галер.
Но именно на утонувших судах находилась большая часть людей из дома де Вивонна, и адмирал с ужасом смотрел, как в глубине вод исчезают три дворянина из его свиты, десять офицеров рта, четверо слуг, двадцать хористов капеллы, личный духовник, дворецкий, конюший и маленький паж с гитарой.
Глава 26
Материнское горе. — Неожиданная поддержка Филиппа. — «Фамильное ожерелье Плесси-Бельер ваше по праву»
ПОЧТИ никто не принес соболезнований маркизе дю Плесси-Бельер: при Пассеро она потеряла сына, но ее сын был всего лишь ребенком. А кого волнуют маленькие дети?
Наступившая с приходом ласкового лета передышка в череде придворных развлечений позволила Анжелике укрыться в Париже, чтобы пережить обрушившееся на нее горе.
Она не могла поверить страшному известию. Это невозможно. Кантор не мог умереть! Чудо сопровождало его появление на свет и всю его жизнь! Еще не успев родиться, он сумел избежать яда, которым хотели отравить его мать. Он пришел в этот мир под прогнившими сводами Отель-Дьё среди обездоленных нищих. Первые шесть месяцев своей жизни он провел в коровнике, всеми забытый, покрытый корками грязи, и сосал крошечным ротиком грязную тряпку, чтобы хоть как-то утолить голод. Цыгане купили его за семь су…
Он был в аду и выжил! Кто-то болтает, что ее крепко сбитый, жизнелюбивый малыш погиб? Бред! Те, кто это говорит, не знали маленького Кантора.
Анжелика наотрез отказывалась принимать ужасную реальность.
Барба, задыхаясь от горя, рыдала дни и ночи напролет. Обеспокоенная состоянием женщины, которая многие годы была ей верной служанкой, Анжелика отчитала Барбу.
— Да, госпожа, конечно, — бормотала та сквозь слезы. — Госпожа не может понять. Госпожа не любила его так, как я.
Потрясенная Анжелика оставила безутешную женщину и ушла к себе в комнату. Она села у раскрытого окна.
Близилась осень. Весь вечер моросил дождь, и капли поблескивали на стекле в тусклом свете заката.
Анжелика закрыла лицо руками. Ее сердце разрывалось от боли. Особенно тяжело потому, что уже ничего нельзя изменить. Она так редко сажала маленького Кантора на колени, чтобы поцеловать его круглые щечки.
Характер младшего сына всегда оставался для Анжелики загадкой. Внешне мальчик был очень похож на нее и ее братьев, поэтому она никогда до конца не осознавала, что отцом Кантора был Жоффрей де Пейрак. А ведь в их сыне воплотился жизнеутверждающий, неукротимый нрав великого тулузского графа…
Она вспоминала, как Кантор в своей огромной шляпе уходил на войну, одновременно очень серьезный и сиявший от радости.
Перед ее мысленным взором снова вставала картина, как он пел для королевы, и Анжелика слышала его ангельский голос:
Прощай, мое сердце! Тебя я люблю,
то с жизнью, с надеждой прощанье.
Она вспоминала его и совсем крошкой, когда в далекий зимний день она несла в Тампль через весь Париж, пропахший сретенскими блинами, легкий сверток с новорожденным.
Приглушенный цокот лошадиных копыт прервал поток материнских воспоминаний. Анжелика машинально взглянула во двор, и ей почудилось, что во всаднике, спешившимся у подъезда, она узнала Филиппа. Но ведь Филипп в армии, на фронте, король послал его во Франш-Конте.
К главному входу особняка подскакал второй наездник. На сей раз ошибки не могло быть, Анжелика сразу узнала массивную фигуру Ла Виолетта, сгорбившегося под проливным дождем. Значит, все-таки первым был маркиз дю Плесси. В галерее раздались шаги, и прежде чем Анжелика успела взять себя в руки, Филипп уже вошел в комнату. Выглядел он плачевно: по пояс в грязи, а со шляпы и широкополого плаща ручьями лилась вода.
— Филипп! — вскакивая, воскликнула Анжелика. — Вы промокли насквозь!
— Дождь идет с самого утра, а я скакал без остановок.
Анжелика дернула шнур звонка.
— Сейчас я велю приготовить горячие закуски, и, наверное, стоит пожарче затопить камин? Почему вы не сообщили о приезде заранее? В ваших апартаментах хозяйничают обойщики. Я думала, вы не вернетесь до осени, и решила… что сейчас благоприятный момент для… небольшого ремонта.
Но казалось, маркиз не слушал ее. Он стоял, широко расставив ноги: эту позу Анжелика видела уже не раз.
— Я узнал, что ваш сын погиб, — произнес наконец Филипп. — Эту весть я получил только на прошлой неделе…
В комнате повисла гнетущая тишина. Вдруг сгустились сумерки, словно мрачные тучи погасили последние отблески уходящего дня.
— Он мечтал о море, — вновь заговорил Филипп, — и его мечта сбылась. Я бывал на Средиземном море. Это голубой простор, расшитый золотом, как королевское знамя. Красивый саван для маленького пажа, который любил петь…
Анжелика заплакала. Она смотрела на Филиппа, но больше не видела его. Он протянул руку и погладил ее по голове.
— Вы опасались, как бы придворная жизнь не развратила Кантора. Смерть избавила его от слез позора, которые тайно проливают дети, окунувшиеся во взрослую жизнь. У каждого своя судьба. Его судьба подарила ему жизнь, наполненную только радостью и песнями. И у него была любящая мать.
— У меня никогда не хватало на него времени, — прошептала Анжелика, вытирая слезы со щек.
