Господи! Знал бы кто, как он ненавидел работать при искусственном освещении! Да, церковного полумрака, освещенного свечами или факелами, достаточно для проработки деталей, для росписи темных углов или фризов — словом, для работы над второстепенным. Но произведение в целом — das Dinge selber — должно быть дитя света, творение утра.
Мысли, улетевшие так далеко, вернулись к земному, насущному — и утренние краски на время как бы поблекли.
Дом Абернати располагался за холмом, примерно в миле отсюда. С такой скоростью он прибудет туда к десяти. И что потом? Тибор снова отгонял размышления на эту тему — тем, что стал мысленно рисовать дерево. Однако на новосозданном рисунке наступила вдруг осень, листья увяли и облетели.
Так что же потом?
Он вторгся в его сознание неожиданно — образ Бога любви и милосердия. Буквально несколько дней назад. Если его примут в лоно христианства и окрестят, ему, как он это понимает, даже не придется исповедоваться и получать отпущение грехов. Когда-то еретики-анабаптисты решительно отрицали таинство исповеди. Лично он ничего против исповеди не имеет, вот только не хочется выворачивать глубины своей души, разнагишаться перед кем-то в сутане — признаваться в тайном вожделении, говорить о том, как его воображению рисовались груди Элен — подобные облакам, или молочная кожа на животе Лурин, или как он мысленно впивался в медовые губы Фэй. Совсем не тянет рассказывать о том, как он присваивал холсты и мраморные блоки для создания собственных, а не заказных произведений.
Что сказал бы на все это доктор богословия Абернати? А, вилы ему в бок! Ничего этого он не услышит! Сегодня же будет так: Абернати елейным голоском посоветует ему и то и се, всучит катехизис
[18]
для внимательного изучения, дабы позже проэкзаменовать, совершить обряд крещения и объявить христианином. Все пройдет без сучка без задоринки…
Но что же, в таком случае, портило радость от этого замечательного утра?
Ночью ему снилась его настенная роспись. Пустое место в центре, где следовало изобразить Карлтона Люфтойфеля, буквально вопияло о заполнении. Глаза на фотке, которую подсунул Доминус Маккомас, упрямо глядели мимо Тибора. Никак этот человек не хотел посмотреть ему прямо в глаза. Ну да ладно, рано или поздно их взгляды встретятся. Стоит только увидеть этого человека, поймать его взгляд — не ускользающий, как у героев Рембрандта, нет! — а точно сфокусированный взгляд Господа Гнева, и вобрать в свою память каждый мускул, каждую черточку Его Лика, — как они двигаются, как изменяются, что напряжено, что расслаблено; стоит ему хорошенько рассмотреть Его мешки у глаз или синие круги под Его глазами, прочувствовать параллелограммы Его лба и все прочие составляющие лица, в открытую обращенного к нему хотя бы на мгновение-другое в утреннем свете, — о, тогда вакуум в центре картины будет немедленно заполнен! Если Тибору доведется хоть однажды увидеть это лицо, тогда и весь мир вместе с ним увидит это лицо — через призму тиборовского видения, благодаря его шестипалому манипулятору…
Он сплюнул на дорогу, облизал губы и прокашлялся. Восхитительное утро действовало на него слишком пьяняще.
Голштинка — милая его Кори — обогнула холм. До жилища Абернати оставалось не больше мили.
Вкатившись в кабинет священника, Тибор пытливо вглядывался в хозяина.
— Спасибо за кофеек, — сказал он, принимая чашку кофе и проворно проделывая все нужные операции, чтобы сделать пару освежающих глотков.
Абернати добавил в свою чашку сливок и сахара и шумно помешивал кофе.
Какое-то время они сидели молча, потом Абернати проронил:
— Короче говоря, вы намерены перейти в христианство.
Вопрос угадывался не по интонации, а по тому, что брови священника слегка взметнулись вверх — словно вопросительно.
— Да, я проявляю известный интерес к этому. Вчера вечером я уже имел случай сказать…
— Помню, помню, — кивнул Абернати. — Само собой разумеется, мне в высшей степени приятно, что наш пример столь вдохновил вас. — Он отвернулся от Тибора и, пристально глядя в окно, выпалил размеренной скороговоркой: — Способны ли вы поверить в Господа Всемогущего, Творца всего сущего на Небесах и на Земле, пославшего нам сына своего Иисуса Христа, Господа нашего, рожденного непорочно Девой Марией и преданного пыткам Понтием Пилатом, распятого, умершего и погребенного, а затем на третий день воскресшего из мертвых?
— Думаю, что да, — произнес Тибор. — Да, верю.
— Веруете ли вы в то, что Он однажды вернется, дабы судить всех живущих и мертвых?
— Если очень постараюсь — поверю, — отозвался Тибор.
— А вы, что бы там ни было, человек честный, — признал Абернати. — Теперь я скажу вам вот что: по слухам, мы мертвой хваткой впиваемся в каждого, кто проявит хоть малейший интерес к нашему вероучению. Это вздор. Я с удовольствием приму вас в лоно нашей церкви — но лишь убедившись, что вы поступаете сознательно, взвешенно, не с кондачка. Могу подсказать вам существенный аргумент против перехода: наша церковь неизмеримо беднее церкви Служителей Гнева. Если вы ищете материальной выгоды — забудьте дорогу к нам. Мы не то что настенных росписей не можем себе позволить — даже иллюстрировать святые книги нам не по карману.
— О материальных выгодах, святой отец, я думаю как раз менее всего.
— Ладно, — сказал Абернати, — я просто хотел убедиться, что между нами нет недопонимания.
— Да, я уверен, что поступаю не вслепую.
— Итак, вы служите в церкви Господа Гнева, — произнес Абернати, подчеркивая каждое слово.
— Я взял у них аванс, — сказал Тибор, — и должен выполнить работу.
— А что вы на самом деле думаете о Люфтойфеле? — спросил Абернати.
— Я ведь его никогда не видел. А рисовать предпочитаю того, кого видел своими глазами, фотография, что они мне дали, могла бы помочь лишь в том случае, если бы я увидел Люфтойфеля — хотя бы краем глаза, хотя бы на мгновение-другое.
— А как он вам — в качестве Бога? — спросил Абернати.
— Да как вам сказать… шут его знает.
— А как человек? — не унимался священник.
— А шут его знает…
— Если вы пока толком не разобрались в своих чувствах, стоит ли вам пороть горячку? — усомнился Абернати. — Когда по-настоящему припрет, тогда и примете окончательное решение.
— Штука в том, что ваша религия предлагает больше, — сказал Тибор.
— Например?
— Любовь, веру, надежду.
— Но деньги-то у них вы взяли, — сухо констатировал Абернати.
— Взял, — кивнул Тибор. — И даже успел заключить с ними договор.
— По условиям которого вы не можете отвертеться от Странствия? — спросил Абернати.
