— Спасибо, Лемюэль. Ты хороший друг.
— Я стараюсь, моя дорогая. А ты помнишь что-нибудь из своих видений? Я бы не стал тебя спрашивать, — добавил Лемюэль, — но Анкху Анен считает, что это может быть очень важно.
Каллиста прикусила нижнюю губу, и летописец заметил в ее глазах отблески того ужасного взгляда, который он видел после ланча в кафе.
— Кое-что помню, — сказала она. — Я видела Тизку, но совсем не такой, какой мы ее знаем. Солнца в небе не было, и единственным освещением служило только зарево пожаров.
— Пожаров?
— Да, весь город был в огне, — подтвердила Каллиста. — Он был сильно разрушен.
— Кем?
— Я не знаю точно, но среди грозовых туч я заметила подкрадывающихся зверей, а откуда-то издалека доносился вой. — В глазах Каллисты появились слезы, и по щекам протянулись мокрые дорожки. — Да, все вокруг горело, и сверху дождем осыпались осколки стекла. Они все блестели, как будто зеркальные, и в каждом я видела отражение одного открытого глаза, который смотрел прямо на меня.
— Ну, это просто видение, — сказал Лемюэль, взял ее за руку и ласково погладил по пальцам.
— Оно очень страшное, и является мне уже не в первый раз. Сначала я не могла узнать Тизку, но теперь, когда познакомилась с городом, я уверена, что каждый раз видела именно эти улицы.
Внезапно она что-то вспомнила:
— Лемюэль, а я что-нибудь написала?
— Да, но что-то абсолютно бессмысленное. Анкху Анен до сих пор пытается расшифровать твои записки.
Каллиста прикрыла глаза, стерла со щек слезы, судорожно вздохнула и вдруг улыбнулась, услышав, как кто-то открыл дверь. Обернувшись, Лемюэль увидел высокого и широкоплечего мужчину в форме капитана Гвардии Шпилей Просперо. Этот смуглый парень с резкими чертами лица и решительным подбородком, точь-в-точь как на скульптурах Гектора или Ахилла, был невероятно красив.
Лемюэль сразу же невзлюбил незнакомца, просто по привычке.
Алую форменную куртку капитана, аккуратно отглаженную и вычищенную, украшали бронзовые пуговицы, золотое шитье и множество сверкающих медалей. Серебряный шлем он нес на руке, а на боку висели длинная изогнутая сабля и блестящий лазпистолет.
— Сохем! — радостно воскликнула Камилла.
Офицер приветственно кивнул Лемюэлю и протянул руку:
— Капитан Сохем Витара, сэр. Пятнадцатый пехотный полк Просперианской гвардии.
Лемюэль принял предложенную руку и невольно поморщился, ощутив крепкую хватку Витары.
— Лемюэль Гамон, летописец Двадцать восьмой экспедиции.
— Рад знакомству, — сказал Витара. — Калли много рассказывала о вашей дружбе, и я благодарен за оказанную ей поддержку, сэр.
Приветливые манеры и природное обаяние Витары немного рассеяли недоброжелательность Лемюэля. Сознавая, что теперь он лишний, летописец заставил себя улыбнуться.
— Рад встрече, капитан Витара, — сказал он, поднимаясь со стула и подхватывая свой плащ. — Теперь я оставлю вас наедине.
Он бережно приподнял руку Каллисты и запечатлел на ней поцелуй:
— Мы увидимся позже, дорогая.
Каллиста схватила его за плечо и заставила наклониться. Она зашептала ему прямо в ухо:
— Я хочу уехать с Просперо. Я не могу больше здесь оставаться. И никто из нас не должен здесь жить.
— Что? Нет, милая, ты не в том состоянии, чтобы куда-нибудь лететь.
— Лемюэль, ты не понимаешь. Этот мир обречен. Я видела его в агонии.
— Ты не можешь быть в этом твердо уверена, — возразил Лемюэль и выпрямился.
— Могу, — настаивала она. — Я слишком хорошо знаю, что я видела.
— Я не могу уехать, — сказал Лемюэль. — Я хочу еще многому научиться у Тысячи Сынов.
— Ты не сможешь ничему научиться, если умрешь, — предупредила Каллиста.
Лемюэль оставил Каллисту в компании капитана Витары и покинул отделение госпиталя. Хотя у него и не было иных отношений с этой женщиной, кроме дружеских, появление красивого воздыхателя вызвало у него укол ревности.
Он улыбнулся, признавая всю смехотворность своего недовольства.
— Ты неисправимый романтик, Лемюэль Гамон, — произнес он вслух. — И останешься таким до самой смерти.
Он уже подходил к выходу, когда дверь впереди распахнулась и его романтическое настроение исчезло без следа. В пирамиду апотекариев ворвался Астартес, как будто только что покинувший поле боя: его броня местами почернела и из-под пластин торчали ужасные шипы. Лемюэль узнал в нем Калофиса, но не его необычный вид заставил летописца замереть на месте.
На руках Астартес лежала Камилла, и выглядела она ужасно.
На волосах и одежде у нее виднелись следы крови. Кожа сильно покраснела, а одной рукой Камилла держалась за грудь, и каждый шаг Калофиса отзывался на ее лице мучительной болью.
— Камилла! — воскликнул Лемюэль и подбежал к ней. — Во имя мира, что произошло?
— Лем, — простонала она, — на нас напали.
— Что?! — вскрикнул Лемюэль и поднял взгляд на гигантского воина. — Кто напал?
— Уйди с дороги, смертный, — бросил Калофис, проходя мимо Лемюэля.
Летописец развернулся и догнал Астартес.
— Скажи, что случилось? — попросил он.
— Она исследовала древние руины даже после того, как я предупредил об опасности. И потревожила гнездо психнойенов.
При упоминании о пси-хищниках Просперо у Лемюэля кровь застыла в жилах.
— О Трон, нет! — простонал он и встал прямо перед Калофисом.
Астартес посмотрел на него с таким видом, что могло показаться, будто он собирается шагнуть через него.
— Камилла, послушай меня, — заговорил Лемюэль, приподнимая пальцем ее веко. Зрачки у Камиллы были расширены, так что глаза казались почти черными. Но Лемюэль не знал, хорошо это или плохо. — Как ты себя чувствуешь?
— Как будто меня переехал «Ленд Рейдер», — отрезала она. — Еще глупые вопросы есть?
— Как твоя голова? — продолжал он, стараясь говорить медленно и отчетливо. — Она болит?
— Конечно болит. Благодаря Калофису я целую вечность дышала дымом.
— Нет, не то... Ты ощущаешь какие-то изменения? — спросил Лемюэль, стараясь подобрать нужные слова. — Нет ли чего-то странного в этой головной боли?
— Не знаю, — ответила Камилла, невольно заражаясь его тревогой. — А что? Что со мной могло случиться?
Лемюэль проигнорировал ее вопрос и обратился непосредственно к Калофису:
— Немедленно неси Камиллу в лазарет и пошли за лордом Ариманом. Скорее! У нас очень мало времени!
Миллиарды отблесков от граней безупречных кристаллов в руках тысячи траллсов, стоявших в точках пересечения энергетических линий, залили светом Отражающие пещеры. Огромная пещера из хрусталя, расположенная на милю в глубину под Тизкой, была не менее трех километров в поперечнике в самом широком месте, и свисающие с далекого потолка сталактиты наполняли ее негромким перезвоном. Блики света отражались от стен и освещали людей и приборы, находившиеся в центре колоссальной пещеры.
