— Полночь уже давно прошла.
Эстле прижала ноготь к левой ноздре, глянула на шпиона прищуренными глазами. Пирокийный свет падал на ее левый профиль, на левую грудь, классический александрийский изгиб, на ее левое бедро под гладкой тканью юбки; за ней был темный Мареот и зарево Александрии. На какой-то миг Аурелия даже не была уверена, видит ли она Алтею или же Вечернюю Госпожу. Она мигнула: раз, другой.
— В данный момент стратегос Бербелек уже контролирует Амиду и Пергамон, — заявила эстле. — Марий Селевкид будет коронован царем Четвертого Пергамона. Иероним Бербелек получил для себя подходящую точку опоры, чтобы сдвинуть Землю. Пока же войска не соберутся — именно это и есть тот короткий момент, Гауэр — у меня есть предложение для Семипалого: либо он, либо Навуходоносор. С кем должны вступить в союз Селевкид и стратегос Бербелек, и кто падет их жертвой, и чья страна будет разорвана Пергамоном, Аксумом, Ефремовыми измаэлитами — опять же, тем вторым, своим врагом и соседом — Эгипет или Вавилон? Так что пусть люди Семипалого выбирают.
Гауэр покачал головой.
— Он никогда не атакует Чернокнижника.
— Я спрашиваю не об этом. Спрашиваю: даст ли он клятву нейтралитета в отношении Бербелека, признает ли Царство Пергамона и вышлет ли в случае необходимости войска в Эгипет. Ты же слышал, каково условие Золотого в отношении союзников: падение Вавилона.
— Да.
— Что: да?
— Да. Семипалый даст такую клятву.
Эстле Лятек подалась вперед в кресле, к эйдолосу кратистоса Вавилона.
— Ты уверен?
— Эстле, — вздохнул Гауэр, — я, к сожалению, всегда уверен.
— А когда Чернокнижник падет…
— Если Чернокнижник падет, эстле, если.
— Если.
— Ба!
— Так. Так. Хорошо. — Эстле снова опала на спинку кресла. — Но здесь имеется одно дополнительное условие, — продолжила она.
— Догадываюсь.
— Действительно?
— Говори, эстле, я должен это услышать.
— После падения Навуходоносора кратистос Семипалый в качестве союзника, соседа и главного участника альянса, будет иметь решающий голос по вопросу политического будущего Эгипта; он обязан заранее предусмотреть это в договоре со стратегосом.
— Слушаю.
— Необходимо посадить на трон новую Ипатию. А Вавилон сохранит право вето относительно ее избрания.
— И этой новой Гипатией должна будет стать — кто?
— Ой, Гауэр, Гауэр, Гауэр, ты же глядишь на нее.
Вавилонянин громко чмокнул, выдул губу.
— Это все?
— Достаточно! — рассмеялась Алитея.
— Итак, пятнадцать часов, эстле.
— Иди.
Тот поклонился в третий раз и вышел.
Аурелия терпеливо ждала. Эстле Лятек вращала в ладони отполированный прикосновениями тысяч пальцев ликоторый пифагорейский кубик; серебряные символы, выбитые на его гранях, поблескивали в свете пирокийных ламп. Кубики Пифагора оставались запрещенными на Луне; Аурелия лишь недавно познакомилась с этими хитроумными игрушками. Но, были ли они только игрушками? Легенда гласила, будто бы первый кубик спроектировал сам Пифагор, но правды, естественно, никто не знал. Кубики, как правило, деревянные и величиной с детский кулак, имели форму правильного многогранника, состоящего из долутора или более десятков меньших многогранников. Каждая стенка любого из них (и, в последовательности, всякая стенка главного многогранника в любой конфигурации) имела подпорядоченное число, сумму меньших чисел, описывающих края. В результате, количество нумерологических и геометрических комбинаций было необычайно огромным; для каждой из комбинаций имелись богатейшие философские и религиозные интерпретации. Пифагорейцы Пост-Александрийской Эры использовали кубик для тренировки детских умов, подготовки их к ментальной дисциплине секты. В вульгаризированной версии, лишенной символических обозначений, кубик распространился по Земле именно как игрушка для детей, популярная мозаика. Но даже и в такой форме, используемая в систематичных тренировках, она влияла на морфу разума. Аурелия знала, что некоторые земные софистесы, в особенности же — ориентальных школ, считают, будто бы путем многолетней гимнастики разума с помощью кубика Пифагора можно достичь Формы, позволяющей заметить самую глубинную структуру реальности, увидеть Число Бога.
Наконец эстле Лятек вышла из состояния задумчивости и вспомнила об Аурелии. Она отложила кубик и кивнула рытеру.
— По-видимому, ты действительно говорила правду.
— Предупреждаю тебя, деспоина: я все повторю стратегосу.
— Ну конечно же, обязательно повтори. Разве я не отдала ему сейчас на тарелочке Эгипет с Вавилоном? Он ведь не пожалеет мне этой мелкой награды!
Она подмигнула Аурелии и встала, по-кошачьи потягиваясь. Аурелия тоже поднялась.
— Нужно заглянуть к выздоравливающему, — буркнула эстле, рассеянно глядя на какоморфную псевдо-птицу в орнитории
[22]
над потолком — Неожиданно дело приняло политический оборот, пора определить дату свадьбы.
Но она заколебалась и в половине шага повернулась на месте, обратившись к Аурелии. Сторонясь мчащегося этхера, окружавшего десницу лунянки, она обняла девушку и поцеловала ее в левую щеку.
— Благодарю тебя.
— Мне не следовало бы…
— Ты не на Луне. Сними это и иди потанцевать. Увидишь, сколько найдется охотных партнеров. Ты вытер Госпожи — но разве не приходило тебе в голову, что сила, это еще и красота?
Y
О ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПРИРОДЕ И ЦВЕТАХ ГИАКИНТОСА
На мгновение перед тем, как царская диадема легла на виски Мария Селевкида, из толпы под ступенями зиккурата вырвался мужчина в черном джульбабе Пилигрима к Камню и, обминув на бегу хоррорных и пергамонскую гвардию, ударил стилетом в грудь возводимого на трон Селевкида. Лезвие пронзило плащ и тунику, чтобы, выщербленное, со скрежетом отскочить от торса аристократа иганаци. Марий взревел песком и гравием, на момент полностью исчезнув за пустынной пылью. Когда та опала, лишенный кожы и мышц скелет покупавшегося уже катился вниз по каменным ступеням. Толпа замолкла.
Так на глазах Аурелии окончательный триумф выскальзывал из рук стратегоса Бербелека; победа, от которой зависело все, обращалась в поражение.
На небе, на западе, со стороны Александретты и отстоящего от Амиды более, чем на 2000 стадионов Средиземного Моря, громоздился фронт черных туч. Дело в том, что Король Бурь пообещал Стратегосу Луны шторм столетия, который сделал бы невозможным судоплавание как минимум на месяц, чтобы никакие корабли с войсками Урала и Македонии не могли добраться вовремя к осажденному Пергамону — так что теперь штормовые вихри выли и над Амидой, дергая громадные штандарты с Четырьмя Мечами; этими штандартами плотно обвешали Этемананкийский Зиккурат и расстилающуюся под ним громадную Площадь Атталидов. Сейчас, когда все задержали дыхание, в тишине глаза циклона четко был слышно всяческое фырканье гигантских полотнищ, треск древков, свист ветра между зданиями.
