Здесь роль хроникера была отведена французу, и каждый с легкостью распознает в описании стиль аббата де Монтрея. Граф де Суассон, мессир де Тюренн, герцог Бульонский, герцог де Валентинуа и еще несколько дам не танцевали, то ли оттого, что не любили танцы, то ли потому, что полагали, будто танцы в театре не слишком приличествуют их рангу.
Кроме того, на бал явились пять или шесть испанских сеньоров.
Среди дам, даривших наслаждение взору своей красотой, грацией и изяществом движений, выделялась герцогиня де Валентинуа, хотя ей было далеко до прекрасной мадемуазель де Менвиль
[181]
. И несмотря на то что последнюю все единогласно признали самой обворожительной женщиной, герцогиня танцевала гораздо лучше. Первой же красавицей объявили мадемуазель де Ламотт
[182]
, к тому же в искусстве танца она превзошла остальных. Возможно, секрет скрывался в партнерах, от которых многое зависит во время наиболее сложных танцевальных фигур.
Все поддались очарованию вечера, чуть тронутого ноткой грусти и волнения. Увлеченные царящим вокруг весельем и задором музыканты непревзойденно сплетали ударные ритмы сельских танцев с более медленными мотивами, требующими при исполнении известного изящества.
Среди мужчин хроникер выделил господ де Вилькье
[183]
, де Сан-кура и де Гонтери.
«Не осмеливаюсь говорить о короле, — пишет аббат де Монтрей, — который привлекательностью и изысканностью превзошел всех, а кроме того, прекрасно танцевал…»
Были такие, кто в упоении от блистательного бала сожалели об отсутствии дона Хуана Хосе Австрийского, сына короля Испании, необыкновенно привлекательного мужчины и прекрасного танцора.
Но настойчивые призывы к молчанию заставили болтунов прикусить языки. Неужели они позабыли о скандале, виновником которого стало ужасное чудовище Капитор, шут дона Хосе?
Дон Хуан Хосе повсюду возил с собой шута, дабы тот постоянно развлекал его, как это было принято у испанских грандов и в старину при дворах. Во время поездки в Лувр шут также был при нем. Вернее, это была женщина по имени Капитор, переодетая мужчиной — на боку у нее даже висела шпага. Капитор открыто обсуждал Марию Манчини и жестоко ее высмеивал, изображая, будто Манчини, худая смуглая итальянка — королева. Вот почему весь двор догадался о страсти короля, до этого момента тщательно от всех скрываемой. Перепуганная Мария потребовала немедленно убрать карлицу, которая, возможно, лишь исполняла чью-то волю — извечная роль шутов, вестников любовных признаний или приказов и зачастую разоблачителей многих тайн. Действительно, этот скандал вынудил Людовика XIV просить руки племянницы Мазарини, и тут пришел черед пугаться кардиналу.
Мирные переговоры с Испанией вот-вот завершатся подписанием соглашения и свадьбой инфанты с Людовиком XIV, а тут последний собирается пойти на поводу у своей страсти. Да какой!
Как известно, за этим последовали ожесточенные споры, и чем они закончились, ясно всем, ибо король женился на инфанте. Кардинал победил.
Не давая веселью потухнуть, Филипп де Курсильон, всегда полный разнообразных идей и острот, тут же загладил в памяти гостей воспоминание о скандале, построив всех для сарабанды
[184]
, такой длинной, что танцорам пришлось выйти на улицу и танцевать под луной.
Затем все вернулись в зал — там настала очередь танцев, в которых пары двигались мелкими шажками, а значит, можно было мимоходом коснуться руки партнера и посмотреть ему в глаза.
Сегодня вечером жизнь била ключом для всех.
Все были так же молоды, как и король.
* * *
Открыв бал с королем, своим кузеном, Мадемуазель подошла к Анне Австрийской и села рядом, чтобы поговорить о привлекательности и обаянии будущей королевы Франции. Вспомнили о рассказах епископа Фрежюса и аббата де Монтрея.
«Инфанта небольшого роста, но превосходно сложена. В ней есть все, чтобы восхитить самых взыскательных критиков женской красоты: ослепительная белизна кожи, такая, что выделяет ее из всех остальных дам. Она — блондинка, и это ее истинный цвет волос — светлый, серебристый, оттеняющий нежный румянец и перламутровую кожу. Голубые глаза очаровывают блеском и излучают нежность». Красоту ее губ воспели многие — они чувственные и ярко-алые. Нельзя упрекать аббата де Монтрея за то, что он был очарован инфантой… Когда он предоставил свой отчет, в нем говорилось: «Губы, созданные для того, чтобы их целовали короли…»
Что до ее рук, то они не столь красивы, как у Анны Австрийской. Но вряд ли стоило ожидать иного, ведь у королевы-матери самые красивые руки и шея во всей Европе.
Мария-Терезия справлялась о тете и о кардинале. Желание инфанты поскорее увидеть свою тетушку Анну было таким трогательным. Согласно этикету, о короле, своем супруге, она пока не смела говорить.
Мадемуазель не стала подробно передавать свое впечатление о короле Филиппе IV, который на первый взгляд показался ей «старым и надломленным».
Но она особо отметила, что, несмотря на суматоху и хлопоты, связанные с церемонией бракосочетания, этот великий монарх позаботился о том, чтобы в порту Фонтарабии ее встретили две запряженные шестеркой лошадей кареты и идальго, которым поручили присматривать за «родственницей месье Лене». А во время мессы в церкви король приказал отдернуть занавеску со стороны Мадемуазель, чтобы она могла лучше видеть его и саму церемонию.
«Подобная предупредительность показалась мне весьма почтительной и необычайно любезной», — добавила герцогиня де Монпансье.
Она также поведала королеве и о том, с каким «неповторимым величием» король преклонил перед алтарем колени.
«Так трогательно! Так волнительно!» — думала Анна Австрийская, и ее сердце рвалось из груди от переполнявшего ее сладостного нетерпения.
Завтра! Завтра, 4 июня, состоится первая встреча на Фазаньем острове.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Фазаний остров
Глава 12
4 июня. Долгожданная встреча Анны Австрийской с братом, королем Филиппом IV. — 6 июня. День торжественных клятв и подписания мирного договора. — 7 июня. Расставание. Отъезд испанского короля
4 ИЮНЯ — день долгожданной встречи с королем Испании на Фазаньем острове.
