Прошел еще час.
Неожиданно стихли все голоса и во дворце наступила полная тишина. В конце длинного коридора за стеклянной дверью началось какое-то движение: министры приблизились к королям и дали знак, что пришло время принести клятвы и подписать мирный договор.
* * *
Как только короли встали, стеклянные двери тотчас же отворились и в зал вошли свидетели. Со стороны Франции это были принц Конти, граф Суассон, герцоги, маршалы и офицеры Франции, а также офицеры короля, королевы и Месье. Премьер-министры поставили в центре комнаты по обе стороны от пограничной линии два стола.
Короли вышли вперед и остановились лицом к лицу.
Маркиз де Малфика, дворецкий испанского монарха, принес подушку, и Филипп IV опустился на нее на колени. Аббат де Куаслен, в свою очередь, сделал то же для короля Франции.
Затем дон Алонсо Перес де Гусман, патриарх обеих Индий, положил на стол перед Филиппом IV распятие и раскрытое Евангелие. То же самое проделал и Мазарини для Людовика XIV.
Дон Фернандо де Фончека Руис де Контрерас, маркиз де Ла Лапилла, секретарь Филиппа IV, проговорил текст клятвы, стоя перед королем Испании, а мессир де Бриенн, государственный секретарь Франции, — перед своим правителем. После довольно долго зачитывали брачный договор. И наконец, торжественно, преамбулу мирного соглашения.
«Не имея иного мотива или намерения, кроме чувства сострадания к бедам их верных подданных, оба короля ради всеобщего блага выражают отеческое желание облегчить страдания измученных войной христиан. Они нашли способ положить конец невзгодам, забыть причины вражды и искоренить разделение народов, дабы во славу Господа и ради торжества святой католической веры установить искренний, добрый, нерушимый мир и братские отношения…»
Когда чтецы замолчали, королей попросили принести клятву на распятии.
Филипп IV ответил решительным голосом:
— Si, уо juro
[193]
.
А Людовик добавил:
— А я клянусь не только в мире, но и в дружбе.
Оба монарха поднялись с колен и нежно обнялись, а королева-мать заплакала.
Вошли французские придворные, и Мазарини представил каждого испанскому королю, в то время как дон Луис де Аро называл Людовику XIV имена подходящих к монарху испанских дворян.
Когда перед Филиппом IV предстал Анри де ла Тур д'Овернь, виконт де Тюренн, представитель одной из старейших и благороднейших дворянских фамилий Франции, потомок Гийома Молчаливого, принца Оранского, по линии матери Елизаветы де Нассау, король долго разглядывал его, после чего пробормотал:
— Me ha dado de muy mala noches!
[194]
Несмотря на сарказм, в голосе испанского короля прозвучало восхищение воинской доблестью противника.
Под темно-красным бархатным с золотым орнаментом потолком, среди великолепных гобеленов на темы из «Апокалипсиса» и с сюжетами из «Метаморфоз» Овидия собралось столько знатных особ, что торжественный день подписания Пиренейского мира навсегда вошел в историю человечества. Ведь здесь, в маленьком дворце на Фазаньем острове, встретились Людовик XIV в самом расцвете молодости, на заре славы и Филипп IV, который правил вот уже сорок лет, неизменно сохраняя гордый и величественный вид, что, казалось, ни недуги, ни заботы, ни несчастья не в силах его сломить. Две королевы — обе дочери Австрии, о чем свидетельствует их титул. Черные одежды первой говорили о жизненном опыте, особенно заметном на фоне невинности ее юной невестки. Кардинал-итальянец, на плечи которого легла мантия Ришельё, пожинающий плоды своих трудов, предвкушая славное будущее Франции в этом новом союзе. Хладнокровный и ловкий дон Луис де Аро, принимающий почести, приличествующие его новому рангу, — только что испанский монарх пожаловал ему титул Принца Мира. А также Тюренн, увенчанный славой победы в дюнах, старый маршал де Вильруа и молодой герцог де Креки, Медина де лас Торрес — воплощение и образец истинного испанского гранда, и молодой романтик де Гиш; Монтерей и Эллиш, Ноай и д'Аркур, Гусман и Толеда… И наконец, знаменитый Веласкес, придворный живописец и распорядитель испанского монарха.
* * *
Представление придворных королям закончилось. Наступил решающий момент церемонии — монархи должны были скрепить подписями мирный договор, после чего он наконец вступит в силу.
По узким коридорам, один из которых был посвящен «Ромулу и Рему», а второй — «Знаменитым матронам», короли и министры прошли в узкие кабинеты, называемые «ретрет»
[195]
, которыми оканчивался каждый коридор. В маленькие комнатки открывалась одна-единственная дверь, а стало быть, ни один шпион под видом участника действа не смог бы проникнуть туда в этот торжественный и судьбоносный момент вместе с сильными мира сего. Больше того, сегодня министры не позволили бы войти в кабинеты даже слуге с перьями и чернилами. И вот, в уединенных комнатках, немного напряженную атмосферу которых усиливали полотна, изображающие «Страсти Христовы», монархи подписали и скрепили печатью бесчисленные документы, выверенные и продуманные ранее их министрами, Мазарини и доном Луисом де Аро, до мельчайших подробностей.
Приближенные, стоявшие снаружи, поджидали момент, когда короли появятся на пороге и нужно будет суметь открыть двери так, чтобы оба правителя покинули кабинеты одновременно. Так и вышло. Вернувшись в зал, где они совсем недавно принесли клятву, Людовик XIV и Филипп IV попрощались друг с другом с исключительной галантностью и почтением. Молча, кланяясь вместе с придворными, они постепенно отступали назад, словно в хорошо отрепетированном танце. Сердце каждого из присутствующих замирало от переполнявшего их волнения.
Стоило королям поставить подписи, как снаружи, с испанского и французского берегов реки, раздались оглушительные залпы мушкетов и аркебуз. Следом загрохотали пушки Фонтарабии, оповещая подданных обеих стран, что «союз двух королевских семейств только что скрепили печатями и наконец-то наступил мир».
Офицеры королевского дома и их секретари спрятали бесценные документы в сумки из вышитого бархата.
Фазаний остров потонул в радостном шуме, выкриках и восклицаниях, но вскоре всеобщее ликование сменилось ощущением, что уже все темы исчерпаны и им, участникам торжественной церемонии, больше нечего сказать друг другу.
Снаружи, под голубым небом Страны Басков, многочисленные лодки и мелкие суденышки, украшенные орифламмами, облепили берег. Сидящие в них музыканты исполняли торжественные мелодии. Тем временем солнце клонилось к закату.
Испанский король сообщил, что вернется завтра, к трем часам.
После чего Филипп IV с дочерью покинули дворец, дошли до пристани и, сев в лодку, уплыли в Фонтарабию, а Людовик XIV, его мать, брат и кардинал возвратились в Сен-Жан-де-Люз.
