На следующий день, вечером накануне свадьбы, состоится короткое, без претенциозности представление ей королевского двора.
Неисправимый аббат де Монтрей собрал друзей, чтобы те смогли разделить с ним радость. Из окон дома, где поселился мессир де Лионн, открывался прекрасный вид на дорогу, ведущую к дворцу, так что оттуда можно будет во всех деталях рассмотреть прибытие молодой королевы в Сен-Жан-де-Люз. Аббат сумел получить в свое распоряжение все окна второго этажа, чтобы вместе с друзьями насладиться зрелищем, которое невозможно пропустить, — прибытием Марии-Терезии, супруги короля Людовика XIV, в сопровождении личной охраны и военных в первый город ее королевства. Сен-Жан-де-Люз встречал новую королеву овациями.
Анжелика позволила аббату еще раз уговорить себя присоединиться к ним, так как уверилась в его непричастности к заговору на празднике Тела Господня. Поразмыслив, молодая женщина пришла к выводу, что никакого заговора или злого умысла не было и в помине. Просто она еще не привыкла к напоминающей всеобщее сумасшествие суматохе, которая неожиданно захватила и закружила ее в водовороте светской жизни, тогда как придворные считали подобное существование естественным. Они давно привыкли к беспокойству и легкой театральности королевского двора, вечного спутника монархов, олицетворяющего их величие.
* * *
Удобно устроившись перед окнами с шербетом в руках, они беседовали, ожидая появления процессии.
Говорили о разочаровании Мадемуазель, которой пришлось остаться в Сен-Жан-де-Люзе и заняться подготовкой дворца к прибытию новой королевы, что помешало ей присутствовать на Фазаньем острове в торжественный момент. Неожиданно вспомнили отца принцессы, Гастона Орлеанского, и кое-кто из придворных заметил, что герцог много потерял, не дожив до нынешних празднеств. Он умер почти внезапно — как раз тогда, когда двор только собирался в путешествие к границе, на свадьбу короля.
Смерть унесла двух законнорожденных сыновей Генриха IV, разорвав звенья непрерывной цепи поколений. Гастон Орлеанский был еще довольно молод, на целых семь лет моложе своего брата Людовика XIII, умершего в сорок два года.
Смерть герцога Орлеанского стала для многих большой утратой. При дворе так не хватало его приятной компании.
Гастон, как это часто бывало, исчез именно тогда, когда на него больше всего рассчитывали.
Герцог де Виваре рассказал о заговоре в Амьене, в котором он, будучи еще совсем юным, участвовал, хоть и без особого пыла.
В те годы считалось хорошим тоном пытаться уничтожить Ришельё, даже если поводом для заговора служила всего лишь месть за гибель де Шапелля и де Монморанси-Бутвилля
[197]
, неисправимых дуэлянтов, обезглавленных за неподчинение новым эдиктам о дуэлях, согласно которым участников поединка ждала смертная казнь. Мать одного из осужденных, их друзья и вся знать бросились в ноги Людовику XIII с мольбой: «Сир! Пощадите!» Но и это не помогло. Оба дворянина были прилюдно обезглавлены на площади. А народ, собравшись у эшафота, пел Salve Regina
[198]
.
Так вот, Амьенский заговор должен был свершиться 1 января 1627 года.
На этот раз заговорщики не сомневались в успехе. Их словно охватило предвкушение чуда.
Они условились ждать появления кардинала на верхних ступенях лестницы огромного и величественного здания ратуши. Именно там участники заговора решили наброситься на Ришельё, когда тот спустится до середины, и каждый должен был ударить его кинжалом.
На герцога Орлеанского возложили задачу подать сигнал.
И вот на верхних ступенях появился Ришельё и стал совершенно спокойно спускаться вниз.
А вдруг его заметят? Как всегда, впечатлительность брата Людовика XIII взяла верх. Вместо того чтобы подать сигнал, он вздрогнул и побежал по лестнице к входу в ратушу. Господин де Pea, его секретарь, кинулся вслед за ним, чтобы остановить, прежде чем на странное поведение герцога обратят внимание. А заговорщики застыли на месте с кинжалами, спрятанными под полами камзолов. Кардинал Ришельё, целый и невредимый, продолжал спокойно спускаться, а затем исчез в полумраке кареты.
— А как же чудо?
— Ах, это! Чудо в том, что кардинал, которого всегда обо всем предупреждала армия шпионов и доносчиков, на этот раз даже не подозревал о заговоре! Ни накануне его, ни в тот день, ни даже в самый драматический момент!
— Пытаться предвидеть все — напрасный труд, — с горечью заметил господин де Рокелор.
— А устраивать заговоры?
— Видимо, тоже, ведь кардинал умер в своей постели.
Герцог де Виваре рассказывал с таким воодушевлением, так красочно изображал озадаченные, взволнованные лица заговорщиков, что немало всех позабавил. Господин де Вамбрехт, нидерландский философ, для которого составило немало труда добраться сюда из Утрехта, заметил, что нужно родиться французом, чтобы смеяться над подобными трагедиями.
Внезапно мадам де Лионн вскрикнула и указала на алеющий фасад дворца на противоположной стороне площади.
Он был сложен из кирпича и необработанного камня, и каждый раз в лучах заходящего солнца загорался ярко-красным огнем. Сейчас дворец словно пылал, а значит, день близился к закату. Вечерело.
Но новая королева, с которой они расстались в зале для переговоров у входа в крытую галерею, до сих пор не появилась. Что же случилось? Какие еще дипломатические преграды мешали счастливому завершению сложных политических встреч?
Мессир де Рокелор отправился разузнать, что к чему, и вскоре вернулся, призывая всех к терпению.
Действительно, произошла небольшая заминка. Молодая королева чуть было не вернулась в Испанию, но, к счастью, все закончилось благополучно.
Когда Мария-Терезия направилась к французскому берегу и уже готовилась сойти на него, ее попросили проститься с главной камер-дамой графиней де Приего и еще с тридцатью придворными из свиты, которые возвращались в Испанию. Молодая королева страшно разволновалась и наотрез отказалась. Она была уверена, что графиня последует вместе с ней во Францию. Она знала ее всю свою жизнь, ведь та состояла еще в свите прежней королевы, матери Марии-Терезии. Молодая королева настояла на своем, и вскоре графиня де Приего, как, впрочем, и остальные придворные, сошла на французский берег.
Когда досадное недоразумение уладили, королеву пригласили к ambigú, попробовать приготовленное прямо на берегу угощение.
Когда-то давно в испанском языке под словом «ambigú» подразумевали антракт в театре или опере, когда в перерыве между представлениями подавали прохладительные напитки и холодные закуски. Но позднее им стали обозначать еще и длинный стол с множеством холодных блюд, который накрывают чаще всего летними вечерами, после длинного жаркого дня, когда на землю опускаются сумерки.
