— Пойдем домой, Рейвен.
Его голос был неприкрытый соблазн.
Ее мягкие губы изогнулись в улыбке.
— Не думаю, что это безопасно. Ты принадлежишь к тому типу мужчин, от общения с которыми меня предостерегала мама.
Он собственнически обнял ее за плечи, привлекая к себе. Михаил не имел ни малейшего намерения позволить ей снова покинуть его мир. Его тело подтолкнуло ее в нужном направлении. Они шли вместе, и приятная тишина окружала их.
— Джейкоб не собирался причинять мне боль, — вдруг заявила она. — Я бы об этом знала.
— Ты не дотрагивалась до него, малышка, к счастью для него.
— Он, конечно, способен на насилие. Жестокость всегда так трудно заметить. — Она одарила его озорной улыбкой. — Она прилипает к тебе, как вторая кожа.
В отместку за поддразнивание он дернул ее за толстую косу.
— Я хочу, чтобы ты остановилась у меня. По крайней мере, до тех пор, пока мы не найдем и не уничтожим ассасинов.
Рейвен некоторое время шла молча. Он сказал «мы», словно они были командой. Это обрадовало ее.
— Знаешь, Михаил, сегодня произошла очень странная вещь. Кажется, ни один человек ни в гостинице, ни в деревне не знает об убийстве.
Его пальцы слегка коснулись ее скулы.
— И ты им ничего не сказала.
Она бросила на него успокаивающий взгляд из-под длинных ресниц.
— Естественно. Не люблю сплетничать.
— Смерть Ноэль была жестокой, бессмысленной. Она была Спутницей жизни Рэнда...
— Ты и раньше использовал это выражение. Что оно означает?
— Что-то вроде жены или мужа, — объяснил он. — Ноэль всего два месяца как родила ребенка. Она находилась под моей ответственностью. Ноэль не повод для сплетен. Мы сами найдем ее убийц.
— Ты не думаешь, что если убийца свободно гуляет по такой маленькой деревне, люди имеют право знать об этом?
Михаил тщательно подбирал слова.
— Румынам не грозит опасность. И это работа не для одного человека. Ассасины хотят уничтожить нашу расу. Почти все истинные карпатцы вымерли. У нас жестокие враги, которые хотели бы видеть нас всех мертвыми.
— Почему? — Михаил пожал плечами.
— Мы другие, у нас есть определенные способности, таланты. Люди боятся всего необычного. Ты должна знать об этом.
— Возможно, и во мне течет карпатская кровь, только разбавленная, — не без сожаления сказала Рейвен.
Это так здорово — думать, что у нее был предок с такими же способностями.
Его сердце потянулось к ее сердцу. Какой ужасно одинокой, должно быть, была ее жизнь. Михаилу захотелось окружить ее кольцом своих рук и защитить от всех жизненных невзгод. Свое одиночество он выбрал сам, у Рейвен же не было выбора.
— Наши права на нефть и полезные ископаемые в стране, где большинство довольствуется малым, — веская причина для озлобления и зависти. Для моих людей закон — это я. Я решаю, что делать, когда нашему положению и нашим жизням угрожает опасность. Это из-за моего неверного решения Ноэль оказалась в опасности, и теперь мой долг — выследить ее убийц и наказать их.
— Почему ты не вызвал местные органы власти?
Она изо всех сил пыталась понять, осторожно подбираясь к истине.
— Я — единственная власть для моих людей. Я — их закон.
— Один?
— У меня есть другие, которые охотятся, их на самом деле много, но все делается по моему приказу. Всю ответственность я беру на себя.
— Судья, присяжные и палач в одном лице? — спросила она, задержав дыхание в ожидании ответа.
Ее чувства не могли лгать. Она чувствовала пятно зла в нем, и неважно, насколько хороший заслон он создавал. Никто не мог быть настолько хорошим, чтобы не ошибиться хотя бы раз. Она не заметила, что остановилась, пока его руки не скользнули вверх и вниз по ее рукам, согревая ее дрожащее тело.
— Теперь ты боишься меня.
Он сказал это мягко, устало, словно этим она причинила ему боль. А это действительно ранило. Он хотел, чтобы она боялась его, преднамеренно вызывал ее страх, но теперь, добившись своей цели, понял, что желал совсем не этого.
Его голос проник в потаенные уголки ее души.
— Я не боюсь тебя, Михаил, — мягко возразила она, поднимая лицо, чтобы рассмотреть его в лунном свете. — Я боюсь за тебя. Такая большая власть может привести к непредсказуемым последствиям. Такая большая ответственность — к краху. Ты принимаешь решения о жизни и смерти, которые может принимать только Бог.
Он ласкал ее шелковистую кожу, его пальцы очерчивали контур ее полной нижней губы. Бездонные синие глаза казались такими огромными, все ее чувства были открыты его гипнотизирующему взгляду. Беспокойство, сочувствие, зарождающаяся любовь и сладостная невинность, что потрясло его до самого основания. Она беспокоилась о нем. Беспокоилась.
Отвернувшись, Михаил громко застонал. Она не представляла, что предлагает такому существу, как он. Он знал, что был недостаточно сильным, чтобы сопротивляться, и поэтому презирал себя за свой эгоизм.
— Михаил.
Она дотронулась до его руки. Он еще не питался, и это сочетание любви, страсти и голода было настоящей гремучей смесью, пьянящей и очень, очень опасной. Как он мог не любить ее, когда находился в ее сознании, читал ее мысли, хорошо знал ее? Она была светом в его темноте, его второй половинкой. Может быть, это и невозможно, вероятнее всего, это просто ошибка природы, но он не мог не любить ее.
— Позволь мне помочь тебе. Раздели эту ужасную ношу со мной. Не отдаляйся от меня.
Всего одно прикосновение ее руки, беспокойство в глазах, чистота и искренность, прозвучавшие в ее голосе, вызвали еще не знакомую ему нежность, которая до этого была скрыта глубоко внутри его существа.
Он притянул ее к себе, прекрасно сознавая настойчивые требования собственного тела. С животным рыком он подхватил ее на руки, прошептав мягкий приказ, и понесся со скоростью, на которую только был способен.
Рейвен вдруг поняла, что находится в теплой библиотеке Михаила, огонь камина отбрасывает тени на стены, а она не знает, как здесь оказалась. Она не помнила, как входила сюда, но тем не менее они находились в его доме. Рубашка Михаила была расстегнута, открывая крепкие мускулы на груди. Взгляд его темных глаз сосредоточился на ее лице, наблюдая за ней с неподвижностью и настороженно, словно взгляд хищника. Он и не старался скрывать, что желает ее.
— Я даю тебе последнюю возможность, малышка, — сказал он резко и хрипло, словно слова застревали у него в горле. — Я найду в себе силы отпустить тебя, если ты этого захочешь. Сейчас. Прямо сейчас.
Их разделяло расстояние от одной стены до другой. Воздух будто застыл. Доживи она хоть до ста лет, этот момент навсегда останется у нее в памяти. Он стоял в ожидании ее решения — разделить с ним жизнь или обречь его на вечное одиночество. Он высоко поднял голову, его тело было напряжено, голодные глаза горели.
