Паха Сапа когда-то слышал, как Доан Робинсон разговаривал с группой ученых-естественников об опасности опустынивания, но эта опасность казалась слишком далекой в 1920-х, когда доминировала политика увеличения людских и жвачных стад. Теперь он видит последствия. Те части Великих равнин США, которые уцелели во время пыльных бурь периода Великой депрессии, теперь пережеваны, перетоптаны, перегружены, перенаселены и перегреты (непонятно по какой причине климат стал теплее) до такой степени, что пустыни возвращаются. Когда его ворон поднимается, Паха Сапа видит реку — прежде в ней текла голубая вода, а теперь она разбавлена коровьими экскрементами и землей с обрушенных эрозией и скотом голых берегов.
Голос, очень похожий на голос его сына (хотя это и не голос его сына), шепчет ему без слов:
«В старину, даже тысячу лет спустя после того, как твои предки и другие племена, жившие до икче вичаза, уничтожили всех крупных хищников и жвачных, кроме бизонов, великие прерии высокой и низкой травы, простиравшиеся от реки Миссури до самых Скалистых гор, благодаря взаимодействию природных сил оставались здоровыми.
Бизоны, в отличие от скота, кочевали, проходя огромные расстояния, и разносили семена высоких здоровых трав, теперь отсутствующих. Их копыта, так непохожие на копыта домашнего скота, помогали семенам укорениться в земле. Бизоны не выдергивали траву с корнем, не убивали ее, как это делает скот, и никогда долго не паслись в одном месте. Их навоз удобрял землю и давал убежище и дом тысячам ныне вымерших видов.
Для укрепления травам требовались пожары. Молнии обеспечивали зарождение пожаров, и никто — ни индейцы, ни пожиратели жирных кусков — их не гасили, напротив, сами вольные люди природы, обжившие равнины, имели обычай ежегодно поджигать прерии.
То же самое делали ассинибойны, речные кроу, северные арапахо, шошоны, черноногие, кайнаи и равнинные кри. То же делали и старые исчезнувшие племена, которых погубили болезни, принесенные сначала сиу, а потом пожирателями жирных кусков, — манданы, хидасты, санти, понка, ото и арикара.
Эти племена регулярно поджигали прерию по собственным мотивам, часть этих мотивов забыта. Иногда они делали это, чтобы выгнать добычу (а иногда просто из удовольствия увидеть огонь и производимое им уничтожение), но пожары всегда способствовали укреплению трав, цветов и растений — они наливались соком и обновлялись».
Теперь ничего этого нет. В особенности в том недалеком будущем, которое показывает ему ворон.
Все тысячи взаимодействующих видов свелись теперь к двум: человеку и скоту. Пожиратели жирных кусков и их жирные глупые мясные животные постоянно плодятся, чтобы жиреть еще больше.
Впрочем, птицы все еще продолжают пролетать над этим новым миром, где больше не растут травы, но даже виды птиц исчезают быстрее, чем человеческие существа успевают это фиксировать. Уничтожение влажных мест, вытеснение всех разновидностей трав и четвероногих существ прерии, осушение, варварский выпас, закатывание в асфальт мест, где гнездятся птицы… да, кое-какие виды птиц еще сохраняются, но они ведут такой же образ жизни, как сороки: таскают еду у людей, кучкуются на свалках, выпрашивают подачки, роются в мусорных бачках. Они пали до уровня немногих сохранившихся диких животных — запаршивевших койотов, ведущих существование на краю пыльного мира людей и скота, их достойный сожаления внешний вид наводит на мысль, что они знают о неминуемом приближении пустыни.
Его ворон поворачивает на юг и снова поднимается в небеса. Паха Сапа надеется, что он больше не будет спускаться. Он ждет смерти.
Пусть приливы и отливы времени отступают и наступают, как обычно, но зачем ему — Паха Сапе — видеть то опустошение, которое произвел и продолжает производить человек, уничтожая природу и себя самого?
Он скорее чувствует, чем видит, что приливы времени стали (опять, опять) кроваво-красными по обеим границам горизонта, потому что бушуют новые Великие войны. Он мрачно думает, что, наверное, люди так любят скотину, потому что обожают массовую бойню.
Ворон добрался до леденящего воздуха поднебесья и замер там, парит, поддерживаемый каким-то невидимым воздушным потоком. На потемневшем дневном небе появляются звезды, а горизонт снова выгнут, как лук воина.
Паха Сапа, который большую часть конца своей жизни, с которой он теперь расстался, был циником и неверующим, начинает молиться — никогда еще не молился он так искренне.
«Пожалуйста, о Вакан Танка… мои заступники-пращуры… Всё, Тайна, которую никто из нас никогда не поймет… прошу тебя, о Боже, не показывай мне больше ничего. Я умер, пожалуйста, позволь мне оставаться мертвым. Я от всего сердца прошу прощения за мой вклад в то, что мне было показано. Но не наказывай меня новыми видениями. Моя жизнь была искалечена видениями. Позволь мне умереть, о Господь, Владыка моих праотцев».
Но ворон снова безжалостно срывается в пике.
Несколько мгновений нет никаких звуков и образов, движений или ощущений. Только знание.
Его внучка мадемуазель Флора Далан де Плашетт (которая в скором времени, когда ее жених закончит помогать отцу, сворачивающему дела в Европе, и присоединится к ним в Америке, станет миссис Морис Данкенблюм Окс) беременна.
Эта семнадцатилетняя красавица, которая вполне могла бы быть сестрой-близнецом его возлюбленной Рейн, носит правнука Паха Сапы (и отсутствующего мсье Вандана Далана Адлера), мальчика нарекут Роберт. У этой счастливой пары родится еще четверо детей, и ни один из них не умрет ни при родах, ни в детстве, но, взяв руку внучки за секунду до постигшего его удара, Паха Сапа своей способностью видеть будущее прикоснулся к душе первого из них — Роберта. И именно будущее Роберта перенесло Паха Сапу на много лет вперед с такой же неотвратимостью, как и океанические приливы и отливы времени внизу.
Родившийся в 1937 году Роберт Адлер Окс станет ученым и литератором, его научно-популярные книги и телевизионные сериалы будут читать и смотреть миллионы людей. Его специальностью станет физика, но, как и его американский дед, первый Роберт, этот Роберт станет и специалистом в других науках — геологии, среде и метеорологии Марса и других планет. Роберт Адлер Окс будет гостем Центра управления полетами в Хьюстоне в июле 1969 года, когда человек сделает первый шаг по Луне, он будет сидеть рядом с другими учеными, которые поведут себя как дети, освобожденные от занятий в метель.
Из трех детей Роберта Окса его средний ребенок, Констанция (которая будет издавать книги под фамилией мужа — K. X. О. Грин), по существу продолжит традицию отца и добьется успеха в науке и литературе. Родившаяся в 1972 году Констанция Хелен Окс Грин будет одним из крупнейших исследователей первой половины XXI века. Ее тремя специальностями (широкие интересы — столь редкое явление в век усиления тенденции к узкой специализации) будут: изменения климата, генетика и этнология. Ее книга «Мир, который мы создали, и новый мир, который мы можем создать» будет продана общим тиражом более двадцати миллионов экземпляров во всем мире.
Но в изменившемся мире.
