Паха Сапа голыми пятками торопил свою вялую клячу, она перешла на нескладный, неохотный, неуклюжий галоп, и мальчик оказался в зоне смерти между атакующими лакота и стреляющими кавалеристами из Третьего. Он направился прямо к неясно видимому на горизонте Шальному Коню. Паха Сапа вспомнил о незаряженном кольте у него на боку и теперь схватил бесполезное оружие и принялся размахивать им, чтобы привлечь к себе внимание стреляющих из ружей и пистолетов вольных людей природы.
Огонь велся такой плотный, что он чувствовал и слышал, как свистят рядом с ним пули. «Значит, то, что рассказывали воины, сидя вокруг костра в деревне, правда, — пришла ему в голову идиотская мысль. — Звук летящей пули в разгар настоящего сражения похож на жужжание пчелы».
Паха Сапа был удовлетворен. Сожалел он только об одном — что так и не сочинил своей песни смерти. Но он понимал, что не заслуживает песни смерти. Он потерял Птехинчалу Хуху Канунпу Сильно Хромает и его народа.
Пуля продрала мокрый синий мундир под его рукой, но кожи не коснулась. Другая пуля оставила неглубокую борозду на его бедре. Еще одна пуля попала в луку седла, отчего его вялая кляча споткнулась и чуть не сбросила Паха Сапу на землю. Почувствовав укол боли, мальчик решил, что лакотский воин отстрелил ему яйца, но, приподнявшись в стременах, посмотрев вниз и потеряв внезапно уверенность в успехе того, что задумал, он не увидел крови. И поскакал дальше, размахивая пистолетом и призывая своих единоплеменников лакота убить его.
Еще одна пуля оцарапала его голову как раз над шишкой от удара прикладом предыдущим утром, который нанес ему Кудрявый. Но эта пуля, в отличие от удара, не оглушила Паха Сапу, он сморгнул кровь с глаза и ударил по бокам свою вялую, ленивую, перепуганную клячу.
Пуля разодрала его рукав и грязный бинт, намотанный на прежнюю рану, полученную от выстрела кроу, но опять не коснулась его. Паха Сапа все время слышал свистящий, жужжащий звук и чувствовал, как подергивается его большой, не по росту мундир, словно его треплют порывы сильного ветра, но ничего, кроме царапины на лбу и на бедре, не получил.
Четырнадцать лет спустя Паха Сапа вспомнит об этом часе, когда пайютский пророк Вовока пообещает всем тем, кто наденет рубаху танца Призрака, неуязвимость от пуль. А на Паха Сапе был просто блохастый, пропитанный потом и влагой, вонючий, не по росту большой для него мундир с убитого солдата вазичу, но пули не задевали его.
Шальной Конь и его оставшиеся воины отходили. Пехота Крука наступала с победными воплями, непрерывно стреляя, а Третий кавалерийский обходил противника с левого фланга, добивая раненых и отставших лакота — пленных не брали.
Шелудивая, вялая кляча Паха Сапы остановилась. Поначалу Паха Сапа решил, что она ранена (как что-то таких размеров могло не получить пулю, когда воздух был просто начинен летающим свинцом?), но она просто заупрямилась от страха и остановилась, чтобы пощипать травку на поле боя.
Паха Сапа бил пятками клячу под ребра, хлестал ее поводьями, тянул за них, и в конце концов глупое животное развернулось и потрусило к рядам стреляющих вазичу — спешившимся кавалеристам и пехотинцам, которые еще не устремились в атаку. Паха Сапа продолжал размахивать своим незаряженным пистолетом, надеясь на то, что солдаты Крука пристрелят его.
Но вместо этого солдаты вазичу с победными воплями поднимали ружья. Потом они помчались на Паха Сапу и отступающих лакота, некоторые побежали, некоторые кавалеристы пытались вскочить на своих впавших в панику лошадей, и лошади и неудачники седоки смешались в кучу, солдаты забыли про пустые животы, они жаждали крови отступающих лакота.
Паха Сапа трясся в побитом пулями седле, позволяя своей вялой кляче перевезти его за переднюю линию. Наконец кляча остановилась и снова принялась щипать травку, а Паха Сапа выскользнул из седла и упал на задницу — он был слишком слаб и опустошен, чтобы подняться на ноги.
Вокруг него толпились солдаты. Внезапно перед ним оказался Кудрявый — с перекошенным лицом он спрыгнул со своего пони. Старый кроу встал над Паха Сапой, который сидел в грязи, положив локти на голые колени. Старый разведчик поднял и взвел свой пистолет.
— Лакотский водяной мальчик, Биле: Три Долгоносика и Часто Отрезает Носы мертвы, они убиты в засаде, на которую нас вывел ты.
Паха Сапа посмотрел на него. И улыбнулся.
— Хорошо. Я надеюсь, черви уже поедают их тела, а их духи навечно останутся в этой жиже.
Кудрявый ухмыльнулся и навел пистолет на лицо Паха Сапы.
«Значит, вот оно как, пращуры? Ну что ж, мне жаль, что я не сочинил своей песни смерти».
Рядом резко остановились лошади, обрызгав комьями грязи Паха Сапу и старого кроу. Это был генерал Крук, на лице которого под идиотскими бакенбардами светилась улыбка, а с ним несколько офицеров и знаменосец. Генерал еще до того, как остановился его конь, разразился речью на глистном языке вазичу, обращаясь к Кудрявому. Никто, казалось, не заметил пистолета, наведенного на Паха Сапу.
На глупом круглом лице Кудрявого отвисла челюсть, и он целую минуту смотрел на военного вождя вазичу, прежде чем отвел в сторону пистолет и осторожно спустил боек.
После этого Крук и его люди ускакали.
Кудрявый рассмеялся смехом человека, сошедшего с ума. Он сплюнул в грязь и посмотрел на пистолет в своей руке.
— Серый Лис говорит, что ему известно: ты, Билли с Вялым Конем, на самом деле лакота, а не кроу, но он приглашает тебя стать при нем разведчиком, пока он, Крук, Серый Лис, командует пехотой и кавалерией. Он говорит, что твоя храбрость…
Лицо Кудрявого перекосило так, будто его вот-вот вырвет, но он только снова сплюнул.
— Он говорит, что никогда не забудет твое сегодняшнее мужество и только надеется, что другие его разведчики будут учиться на твоем примере. Да… Серый Лис сказал мне, что ты настоящий скелет, и если Пьет-из-Копыта и я не покормим тебя, чтобы ты выжил, то он повесит нас обоих на первом попавшемся достаточно крепком дереве.
Кудрявый снова рассмеялся безумным смехом. Паха Сапа мог только молча смотреть на него.
В ту ночь Паха Сапа проспал восемь часов под дождем без всякого одеяла или парусины. Еще до рассвета затрубили горны, и Паха Сапа стал с нетерпением ждать нового сражения.
Но нет… Несмотря на непрекращающуюся перестрелку между воинами Шального Коня и арьергардом из кавалерии и пехоты, возглавляемым Медвежьей Шубой, капитаном Миллером, и невзирая на шесть месяцев поисков воинов лакота, два месяца из которых вазичу провели без какой-либо иной пищи, кроме конины, с двумя тысячами человек, жаждущих отомстить за смерть Кастера, Крук покидал поле боя.
Они наткнулись на колею, наезженную золотоискателями, которые направлялись в Черные холмы, и теперь Крук повел тысячу семьсот своих голодных солдат по этому следу. Шальной Конь и его воины преследовали группировку, обстреливали ее день за днем с тыла и с флангов, предпринимали ложные атаки по ночам, но Крук не желал давать сражения.
