Шеп пошатнулся при виде малыша. Лавина образов из прошлого обрушилась на него. Сердце забилось часто-часто. Мир закружился перед его глазами и пропал…
Манхэттен исчез, а он снова был в Ираке.
Патрик Шеперд стоял на берегу реки Шатт-эль-Араб. Смеркалось. Небо на западе окрасилось в оранжевый цвет. Дневной зной спал, и теперь его тело обвевала приятная прохлада. Рядом с ним стоял Дэвид Кантор, военврач, помогающий иракским медикам. Доктор Фарид Хасан вытащил обезглавленное тело из прибрежных камышей.
Дэвид осматривал труп.
— Похоже по почерку на аз-Заркауи.
[59]
Доктор Хасан! А вы как считаете?
— Да. Согласен.
Патрик Шеперд, который второй месяц пребывал в Ираке, желчно заявил:
— Что бы я только не отдал, чтобы поставить всех этих ублюдков к стенке.
Иракский врач обменялся многозначительным взглядом со своим американским коллегой.
— Доктор Кантор сказал мне, что вы впервые в Ираке?
— Да.
Шеп осматривая камыши в поисках новых тел.
— Он говорил, что вы были профессиональным бейсболистом, — продолжал доктор Хасан. — Мой сын Али тоже любил спорт… Настоящий атлет…
— Лады. Я научу его бросать скользящий мяч.
— Али умер четыре года назад. Ему было только восемнадцать лет.
— Мне жаль, — сказал Патрик.
— Это всего лишь вежливые слова. Не думаю, что вы по-настоящему сожалеете. Как вы можете почувствовать горечь в моем сердце?
Внезапная боль пронзила грудь Патрика. Он скривился, но врачи, кажется, не заметили этого.
Вдалеке показалась небольшая лодка. На носу стояла одинокая фигура, завернутая в плащ. Силуэт человека был ясно виден на фоне заходящего солнца.
— Если бы вы на самом деле жалели моего сына, то вы бы остались дома, играли себе в бейсбол и говорили своим американским поклонникам, что война — это зло. Вместо этого вы с автоматом наперевес вторглись в Ирак и строите из себя Рэмбо. Зачем вы в Ираке? Зачем у вас автомат, сержант Шеперд?
Внутренний переключатель встал в исходную позицию. Шеп успокоился.
— Если вы позабыли, то на нас напали первыми, — сказал он.
— И кто напал на вас? Воздушные пираты, угнавшие самолеты одиннадцатого сентября, были из Саудовской Аравии. Почему вы сейчас не там? Почему вы не убиваете их детей?
— Американские солдаты не убивают детей. Я хочу сказать, что ни один американский солдат не хотел преднамеренно причинить вред ребенку. Помогите мне объяснить ему, доктор Кантор.
— Извини, парень, но настало время посмотреть правде в глаза. На свете нет Санта-Клауса, а пасхальный кролик давно сдох. Все, что ты знаешь о войне из голливудских фильмов и от Дядюшки Сэма — чушь собачья. Ты думаешь, что Чейни и Рамсфелд беспокоятся из-за оружия массового поражения и болеют душой за иракскую демократию? Последнее известие, Шеп: эта война ведется ради денег и власти. Наша задача состоит в контроле над населением страны, чтобы Вашингтон смог распоряжаться нефтью и делать богатых людей еще богаче. А что происходит с деньгами, которые выделяются на реконструкцию? Их тратят на возведение военных баз, набивая карманы частных подрядчиков вроде Халибертона, Брауна и Рута: Корпорация «Бектэл» получила контракт на распределение запасов воды рек Тигр и Евфрат. В результате она заработала состояние, а местные жители остались без питьевой воды. Деньги и власть, сынок… Настоящими жертвами войны являются дети… Не думаю, что мои слова когда-нибудь передадут в телевизионных новостях.
— Вернемся к детям. Сэр, со всем уважением… О чем вы говорите?
— О пятистах тысяч мертвых детей, если уж быть точным, — в темных глазах иракского врача вспыхнула ярость. — Когда вы начали вторжение в нашу страну в тысяча девятьсот девяносто первом году, ваши военные преднамеренно уничтожили объекты социальной инфраструктуры. Это была очень умная, но глубоко аморальная стратегия, противоречащая Женевской конвенции. Вы уничтожили плотины, которые мы использовали для ирригации. Вы разбомбили наши водонасосные станции и водоочистительные заводы. Вы уничтожили нашу канализационную систему. Мой мальчик не погиб от пули или бомбы, сержант Шеперд. Он умер от дизентерии. Лекарства, которыми я мог бы его вылечить, не ввозились в страну благодаря США и Великобритании. Они входили в список товаров, запрещенных санкциями ООН.
Плоскодонка приблизилась. Теперь Шеп четко видел фигуру в плаще с капюшоном. Человек стоял на корме и медленно греб.
— Мы — не отсталая нация, сержант Шеперд. До американского вторжения Ирак обладал одной из лучших в мире систем здравоохранения. Теперь мы страдаем от холеры, тифа, диареи, гриппа, гепатита А, кори, дифтерии, менингита и так далее. Список можно продолжать и продолжать. Начиная с тысяча девятьсот девяносто первого года, умерло пятьсот тысяч детей. Каждый день сейчас умирает несколько сотен детей, и все из-за того, что у нас нет чистой питьевой воды. Отходы человеческой жизнедеятельности множатся, а это способствует распространению инфекционных заболеваний.
Шеп увидел тело в камышах.
— Один из восьми иракских детей сейчас умирает, не достигнув возраста пяти лет. Один из четырех хронически недоедает.
Сержант поднял трупик семилетней девочки. Его тело содрогнулось, когда он узнал ее.
— Так что, пожалуйста, не говорите мне, что вам жалко моего сына. Вы понятия не имеете, что значит терять детей.
Мертвой девочкой была Большие Глаза.
— Патрик! Берегись!
Разлившееся на воде пятно бензина вспыхнуло маслянистым пламенем. Шеп отшатнулся, прикрывая лицо рукой.
— Ты не пострадал?
— Нет.
Опустив руку, ветеран ободряюще кивнул Паоло головой и застыл на месте. Кровь в жилах похолодела…
По Парк-авеню медленно плыла плоскодонка из его видения. Одинокая фигура стояла на корме. Мрачный Жнец, держаком косы отталкиваясь от дна, вел свое судно по затопленной водой авеню.
Шеп посторонился, когда течение вынесло плоскодонку на 68-ю улицу. Ангел Смерти повернул к Патрику свое наводящее страх лицо и кивнул головой, словно приглашал ветерана следовать за ним. Когда лодка проплыла мимо Шепа, мужчина развернулся и пустился вслед за ней бегом, шлепая ногами по воде.
