Он вспомнил, как бежал по площади перед церковью Троицы, когда самолет врезался во вторую башню.
Он вспомнил густой коричневый дым, вздымающийся в небо. Люди прыгали с небоскребов вниз.
Он вспомнил кладбище Святой Троицы, похороны его любимой женщины и их маленькой дочери. Он вспомнил, как клал в пустые гробы их вещи… Их похоронили под скульптурой маленького ангелочка. Именно на эту могилу указывал ему Мрачный Жнец…
Оставалось вспомнить последний кусочек головоломки… день, когда он понял всю правду о событиях 11 сентября, день, когда он сознал всю глубину и подлость предательства…
Он вспомнил, как вышел из казармы и встал в зеленой зоне на солнцепеке. Чека — в правой руке, граната — в левой…
На противоположной стороне поляны Мрачный Жнец развел руки в стороны, словно желал обнять Патрика. Шеп вскочил со скамейки и неуклюже побежал к Ангелу Смерти.
Лишь бы все поскорее закончилось.
Жнец улыбнулся и скрылся в тени.
— Шеп! Подожди, — крикнул Дэвид и бросился за старым приятелем, но Вирджил встал у него на дороге.
— Вы врач?
— Что?.. Да.
— У нас беременная женщина, которая вот-вот родит. Паоло! Этот мужчина примет роды у Франчески. Панкай! Отведи этих людей в Бэттери-парк.
— Вирджил! А вы разве не пойдете с нами?
— Я нужен Патрику. А сейчас поторопитесь. У вас осталось немного времени.
Старик похлопал Панкая по щеке, криво улыбнулся Гелуту Паниму и последовал за Шепом, ступая по оставленным им на снегу следам.
Дэвид, Панкай и Паоло помогли Франческе забраться в школьный автобус. В середине было градусов на пятьдесят теплее. Маниша повела очнувшуюся Дон к автобусу, но в последнюю секунду девочка вырвалась и побежала по лужайке. Она забрала покореженный протез Патрика из рук низкорослого азиата.
— Вы едете с нами? — спросила она.
— Да.
Гелут Паним повернулся, ища глазами старика, но Вирджил Шехина уже скрылся из вида.
Горизонт посерел к тому времени, когда Шеп добрался до улицы Анны. Впереди лежал Бродвей. Посмотрев вверх, ветеран увидел стоящего на перевернутом автомобиле Жнеца. Приветствуя мужчину, Ангел Смерти поднял вверх руку с зажатой в ней косой. С позеленевшего кривого лезвия капала кровь.
— Ублюдок! — прошипел Патрик.
Собравшись с силами, мужчина пересек Бродвей и повернул на восток… Вот пересечение улиц Тринити и Визи… Впереди место, где когда-то стоял Всемирный торговый центр.
Панкай Пател на большой скорости вел школьный автобус на юг по Бродвею, следуя по пути, проложенному вторым «Страйкером». Первые лучи солнца разогнали ночную тьму. Теперь весь ужас опустошения был виден как на ладони. Трупы валялись повсюду, словно на Большое Яблоко обрушилось цунами высотой с тридцатиэтажный дом. Они свешивались из выбитых окон зданий, сидели в салонах автомобилей, перекрывающих дороги. Каждый тротуар превратился в морг, каждое здание — в могильный холм. Мужчины, женщины и дети. Белые и цветные. Американцы и иностранцы. «Коса» никого не пощадила.
Миновав церковь Троицы и Нью-Йоркскую фондовую биржу, автобус двинулся к южной оконечности Манхэттена — к Бэттери-парку.
Франческа откинулась назад, упершись в грудь мужа. Паоло крепко обнял ее и держал, пока Дэвид Кантор принимал роды. Салон автобуса обогревался, и военврач скинул с себя костюм биологической защиты.
— Хорошо, Франческа. Кажется, ты уже готова.
Доктор повернулся к сидящей на соседнем сиденье дочери, которая вызвалась помочь отцу.
— Найди что-нибудь чистое. Полотенце или одеяло будет в самый раз.
Франческу бил озноб. Ее тело было истощено, а нервы — взвинчены до предела чувством страха.
— Вы на самом деле врач? — спросила она у Кантора.
— У меня есть все необходимые дипломы и лицензии. Просто я оставил практику и ушел в бизнес. Возможно, мне следовало бы заняться педиатрией. Это уже вторые роды, которые я принимаю за сегодня.
Паоло нервно улыбнулся.
— Видишь, любовь моя, Господь позаботился о нас. Кто был первый ребенок, которому вы помогли появиться на свет, доктор Кантор?
Дэвид сглотнул комок, подступивший к его горлу.
— Здоровая латиноамериканская девочка. Хорошо… Начинайте понемногу тужиться, когда начнутся следующие схватки. Готовы… Спокойно… Тужьтесь…
— Ой!
Франческа последовала совету врача. Ребенок начал медленно выходить из материнской утробы. Боль усиливалась. Она открыла глаза и увидела, что странный азиат наблюдает за родами, стоя в проходе.
— Почему бы вам не сфотографировать роды? У вас останется память, — съязвила Франческа.
— Извините, но я просто не мог оставаться в стороне от этого чуда, — сказал буддийский монах.
— Чудо? Вы называете это чудом? Я в школьном автобусе в чумном городе рожаю перед толпой незнакомых мне людей.
— Вот именно. В городе смерти вы и ваш муж, преодолев все трудности, выжили и теперь даете жизнь новой искре света. Разве это не чудо?
Дэвид посмотрел на азиата.
— Этот человек прав. Ладно. Теперь еще раз…
Ссутулившись на заднем сиденье, Шеридан Эрнстмайер наблюдала за тем, как военврач принимает роды у итальянки. Злость накапливалась в ее душе.
Место, где раньше стоял Всемирный торговый центр
07:42
Место расчистили от завалов. Специалисты исследовали каждый кусочек мусора, сортируя все — от семейных фотографий и личных вещей до мельчайших частиц человеческой плоти с ДНК погибших пассажиров самолетов и офисных работников. Они исследовали все, за исключением черных ящиков бортовых самописцев двух авиалайнеров, врезавшихся в башни-близнецы.
Тонны стали были проданы за границу. Теперь на месте расчищенного бульдозерами массового захоронения возводилось другое сооружение. Долой старое! Да здравствует новое!
Патрик протиснулся в зазор между двумя секциями алюминиевого забора и оказался на строительной площадке, впервые возвратившись на место, где заживо сгорели в огне его невеста и дочь вместе с тремя тысячами ни в чем неповинных людей.
Патрик в состоянии крайнего нервного истощения стоял на краю огромного котлована, выкопанного под очередного архитектурного монстра. Серый утренний туман с реки Гудзон не позволял разглядеть недостроенные здания вокруг.
Почувствовав знакомое неприятное присутствие, Патрик посмотрел налево. Мрачный Жнец стоял рядом с ним и тоже смотрел в котлован.
— Зачем ты привел меня сюда?
Ангел Смерти поднял косу к небесам. Небо над Манхэттеном закрывал густой слой коричневых облаков. Так было и в день того страшного, вероломного предательства.
