Собаки залаяли на Патрика, когда он подошел к женщине.
Их тела слились в одно гигантское тело трехглавого пса… Цербер! Мифическая гончая подземного царства Гадеса встала на задние лапы. Истекая пеной, Цербер раскрыл пасти и залаял на Патрика.
Шеп отступил на шаг назад. Окружающий мир завертелся волчком…
Бетонная стена превратилась в длинный коридор тюремного блока. По бокам — стальные двери-решетки. Арестанты лежат бок о бок на полу в конце коридора. Тюремщики смеются, едва сдерживая трех сторожевых псов. Ротвейлеры заходятся в лае, бросаясь на испуганных голых иракских заключенных.
Офицер службы разведки поворачивается к Шепу.
— Мы называем это «зашугивать задержанных», — говорит он Патрику. — Следователи ценят наш труд. Зашугивание помогает развязывать языки.
— А в чем их вина? — спрашивает Патрик.
— Не знаю. А какая разница? Наша работа заключается в том, чтобы вселить страх Господен в этих клиентов Гуантанамо. Давай вот этого. Тащи его жирную задницу ко мне.
Шеп хватает испуганного иракца за локоть, поднимает на ноги и, отделив от товарищей по несчастью, тащит к офицеру.
Тот приставляет ствол пистолета к виску задержанного.
— Смитти! Скажи ему, чтобы взялся руками за щиколотки ног. Если он разожмет руки, я вышибу ему мозги. Шеперд! Когда я скажу, ударишь арабскую собаку по спине резиновым шлангом.
— Сэр! Я не думаю, что смогу…
— Ты не думаешь?.. Кто просит тебя думать? Это приказ, сержант. Шеперд! Мы получаем приказы непосредственно из службы разведки. Если мы будем добросовестно исполнять свои обязанности здесь, то дома, в Америке, больше никогда не повторится одиннадцатое сентября. Тебе понятно? А теперь бери этот чертов шланг. Смитти! Говори ему то, что я тебе сказал…
Служащий-контрактник переводит слова офицера на фарси. Дрожа от страха, тучный заключенный сгибается в три погибели и обхватывает руками свои лодыжки.
— Шеперд! А теперь врежь, как следует, террористу по заднице!
Секунду поколебавшись, Патрик шлепает по волосатой спине сорокалетнего водителя такси и отца пяти детей резиновым шлангом.
— Что с тобой? Или ты любитель мусульман? Вмажь ему, как следует, сержант Шеперд! Ударь его так, словно перед тобой упрямый мул.
Офицер службы разведки подмигивает переводчику-контрактнику. Тот вынимает из уголка рта недокуренную сигарету и засовывает ее горящим концом в левое ухо арестанту.
Человек взвывает от боли. Боясь быть застреленным, он, не выпуская из рук лодыжек, валится лицом вперед на покрытый кафельными плитками пол, разбивает себе голову и теряет сознание.
Офицер и переводчик-контрактник громко хохочут.
Шеп отступает от раненого человека и лающих, брызжущих слюнями собак…
Один из ротвейлеров внезапно замолк… За ним другой… Третий… Животные задыхались, словно что-то попало им в пасть.
— Патрик! С тобой все в порядке? Патрик!
Шеп вытряхнул из сознания воспоминания о тюрьме Абу-Грейб. Он снова находился в туннеле под Риверсайд-драйв. Рядом стоял Вирджил. Правая рука старика вся была в грязи.
Три ротвейлера выплевывали грязь, попавшую им в пасти.
Грузная женщина вскочила на ноги, прошлепала мимо собачьей своры и скрылась в лестничном колодце, оставляя после себя следы грязи и сточных вод.
Вирджил взглянул на Шепа. Инвалид казался очень бледным. Он весь дрожал.
— Очередная галлюцинация?
— Скорее плохое воспоминание.
— Расскажешь?
Патрик смотрел на собак. Воспоминания крутились в его голове.
— Это было в Ираке… Во второй раз меня определили системным администратором в тюрьму Абу-Грейб. Я там должен был сидеть за компьютером и наблюдать. Новеньких обычно ставили в ночные смены, а там много чего нехорошего происходило…
— Ты имеешь в виду пытки?
Шеп утвердительно кивнул головой.
— Меня заставляли принимать в этом участие. Когда я пожаловался, то мне сказали заткнуться и выполнять свою работу. Дела пошли совсем гадко, когда из Гуантанамо прибыли секретные агенты. Не поверишь, но это были психически больные люди. Они не давали заключенным спать и сутки напролет читали им детские стишки. Это сводило арестантов с ума. Иногда эти придурки подвешивали заключенных в наручниках и оставляли на несколько часов. Сам я этого никогда не видел, но слышал, что заключенных пытали, опуская головой в воду. Иногда агенты заходили слишком далеко и по-настоящему топили арестантов. Когда такое случалось, они помещали тело в мешок для трупа и приказывали нам избавиться от него ночью.
— Но ведь не это тревожит тебя? — спросил Вирджил.
Шеп отрицательно замотал головой. Взгляд его затуманился.
— У нас содержался иракский контр-адмирал Хамид Забар. Чтобы заставить адмирала говорить, секретные агенты привели его шестнадцатилетнего сына и пытали на глаза у отца… Мне тоже пришлось присутствовать при этом…
Патрик немного успокоился.
— Я работал в тюрьме полгода. Кое-кто из нас смог передать сведения о творимом там произволе в средства массовой информации. Началось официальное расследование. Я как раз вернулся в Нью-Йорк и сообщил в соответствующие органы о своем желании дать показания, но меня даже слушать не захотели. Расследование оказалось сплошной фикцией, рассчитанной на то, чтобы успокоить общественное мнение и американскую прессу. Вину за пытки возложили на нескольких офицеров низших чинов, назвав их «гнилыми яблоками», затесавшимися среди морально-здорового коллектива. И ни слова не сказали о нашем начальнике, который лично давал приказы пытать заключенных. Рамсфелд несет ответственность за жестокое обращение с заключенными. Его правая рука Пол Вольфовиц лично руководил экзекуциями… А был еще генерал-майор Джеффри Миллер. Рамсфелд послал его в Абу-Грейб, и он превратил тюрьму в Восточное Гуантанамо. Никто из виновных не был осужден и даже не получил дисциплинарные взыскания. Только тупицы вроде меня получили по шапке. За согласие давать свидетельские показания нам вначале уменьшили категорию по денежному содержанию, а затем тайно внесли в список «вечных возвращенцев». Через восемь месяцев я снова оказался в Ираке.
— А кем были эти заключенные? — спросил Вирджил.
— В том-то и дело! Большинство из них — случайные люди. Их хватали во время облав. Некоторых оговаривали местные сексоты, которым за их услуги платили немалые деньги. Их держали, не заводя никаких дел, даже не интересуясь, кто они такие…
— И ты ничего не сделал, чтобы этому помешать? — задал вопрос Вирджил.
— Я же тебе говорил! Я писал рапорты. Что еще мне оставалось делать?
