Доминика скрестила ноги, пытаясь унять дрожь.
— Тело моего отца отправили в окружной морг, где кремировали без погребальных обрядов. Борджия три недели провел в палате частной клиники, а его семья тем временем развернула кампанию по продвижению его на пост сенатора, заказав то, что пресса потом назвала «беспрецедентной победой новичка». Я же гнил в тюремной камере, без друзей и без семьи с политическими связями, ждал приговора за нанесение тяжких телесных повреждений, который, как мне казалось, станет завершением той истории. Но у Борджии были другие планы на этот счет. Используя политические связи своей семьи, он манипулировал системой, договорившись с окружным прокурором и адвокатом, которого мне предоставил штат. Потом я узнал, что меня объявили умалишенным, и судья отправил меня в психлечебницу в Массачусетсе — в место, где Борджия хоть одним глазом, но мог приглядывать за мной. Простите за каламбур.
— Бы сказали, что Борджия манипулировал законами и системой. Как?
— Так же, как он манипулирует Фолеттой, которого штат назначил моим надзирателем. Пьер Борджия награждает за верность, но боже вас упаси попасть в его черный список. Судья, который вынес мне приговор, стал членом Федерального верховного суда, и это произошло всего через три месяца после его решения о признании меня невменяемым в отношении совершенного преступления. Наш добрый доктор вскоре стал директором этой клиники, каким-то образом умудрившись обскакать больше дюжины куда более квалифицированных кандидатов.
Казалось, эти темные глаза смотрят ей прямо в душу, читая ее мысли.
— Я могу сказать, о чем вы сейчас думаете, Доминика. Вы думаете, что я одержимый манией шизофреник с параноидальным психозом.
— Я этого не говорила. А что со вторым инцидентом? Вы же не станете отрицать, что жестоко расправились с охранником?
Мик поднял на нее глаза, отчего она сразу потеряла уверенность.
— Роберт Григгс был больше садистом, чем гомосексуалистом, и собирался совершить то, что вы диагностировали как акт изнасилования, продиктованный маниакальной страстью к жестокости. Фолетта специально назначил его в ночную смену за месяц до первой экспертизы относительно моей вменяемости. Старина Григгси обычно делал обход во втором часу ночи.
Доминика почувствовала, как участился ее пульс.
— Под наблюдением содержалось тридцать пациентов, каждый из которых спал, прикованный за запястье и лодыжку к центру кровати. Однажды Григгс явился на смену пьяным. Он искал именно меня. Думаю, он решил, что я могу стать неплохим дополнением к его гарему. Для начала он решил слегка разработать меня, засунув ручку метлы…
— Прекратите! А где были другие охранники?
— Охранником был Григгс. Поскольку я ничего не мог сделать, я начал уговаривать его, убеждать, что он получит куда больше удовольствия, если обе мои ноги будут свободны. Этот тупой ублюдок расстегнул цепь на моей лодыжке. Я не буду утомлять вас деталями того, что произошло потом…
— Я слышала: вы раздавили ему яйца. Просто продолжайте.
— Я мог убить его, но не сделал этого. Я не убийца.
— И за это вас приговорили к пожизненному пребыванию в клинике?
Мик кивнул.
— Одиннадцать лет в объятьях железобетонной мамочки. Здесь жестко и холодно, зато мамочка всегда рядом. Теперь ваша очередь рассказывать. Сколько вам было лет, когда кузен изнасиловал вас?
— Простите, но мне непросто обсуждать с вами эту тему.
— Поскольку вы психиатр, а я псих?
— Нет, то есть да. Потому что я ваш врач, а вы мой пациент.
— А разве между нами такая уж большая разница? Думаете, ассистенты Розенхана смогли бы без колебаний определить, кому из нас надлежит находиться в этой камере?
Он снова привалился спиной к стене.
— Могу я называть вас Дом?
— Да.
— Дом, заключение в одиночной камере не может не повлиять на человека. Я отдаю себе отчет в том, что у меня сенсорное голодание и я могу даже немного пугать вас, но я так же нормален, как вы, Фолетта или тот охранник, что стоит на посту у двери. Что мне сделать, чтобы убедить вас в этом?
— Вам нужно убеждать не меня, а доктора Фолетту.
— Я уже сказал вам, Фолетта работает на Борджию, а Борджия никогда не позволит мне выйти отсюда.
— Я могу поговорить с ним. Убедить его предоставить вам те же права и привилегии, что и остальным пациентам. Со временем я могу даже…
— Господи, да я прямо слышу слова Фолетты: «Очнитесь, интерн Вазкез. Вы попали под воздействие знаменитой способности Мика Гэбриэла убеждать и морочить голову». Наверняка он попытался убедить вас, что я — второй Тед Банди.
— Вовсе нет. Мик, я стала психотерапевтом, чтобы помогать таким людям, как…
— Таким людям, как я. Психам?
— Позвольте мне договорить. Вы не сумасшедший, но я думаю, что вам нужна помощь. И для начала я попытаюсь убедить Фолетту подписать разрешение на командный подход…
— Нет. Фолетта этого не позволит, а если и позволит, у нас все равно слишком мало времени.
— Почему у нас мало времени?
— Новая экспертиза моего психического здоровья и пересмотр дела в суде состоятся через шесть дней. Разве вы еще не поняли, почему Фолетта приписал вас ко мне? Вы студентка, вами легко манипулировать. «Пациент демонстрирует определенные признаки улучшения, интерн Вазкез, но он все еще не готов к возвращению в общество». Ваши наблюдения совпадают с его диагнозом, а большего экспертной комиссии и не надо.
Фолетта прав, он очень умен. Впрочем, может, он не будет так умел в этой игре, если утратит инициативу в построении нашей беседы.
— Мик, давайте поговорим о работе вашего отца? В пятницу вы упомянули четыре Ахау три Канкин…
— Предсказанный человечеству Судный день. Я знал, что вам знакома эта дата.
— Это просто легенда майя.
— Во многих легендах таится правда.
— И вы верите, что все мы умрем меньше чем через четыре месяца? — Мик уставился в пол, качая головой. — Для ответа достаточно всего лишь сказать «да» или «нет».
— Не играйте со мной в психологические игры, Доминика.
— А разве я играю в психологические игры?
— Вы прекрасно знаете, что ваш вопрос относится к категории стандартных уловок, предназначенных выявить параноидальную шизофрению и манию…
— Мик, это же просто вопрос. — А он расстроен. Это хорошо.
— Вы втягиваете меня в соревнование интеллектов, чтобы выяснить мои слабые места. Не стоит. Это не очень-то эффективно, к тому же вы проиграете, а это будет означать, что проиграли мы все.
— Вы просите меня оценить вашу способность вернуться в общество. Как я могу это сделать, не задавая вопросов?
