— Сэр, я уверяю вас, мои действия продиктованы не эмоциями. Просто мне кажется, что в данном случае выводы были сделаны несколько поспешно. Да, я согласна с тем, что он страдает от навязчивых идей, но это вполне может быть следствием одиннадцатилетнего одиночного заключения. Что же касается жестокости, в истории болезни Мика нет подтверждения тому, что тот приступ не был единичным случаем, результатом нервного потрясения.
— А как насчет нападения на охранника?
— Мик сказал, что охранник хотел изнасиловать его.
Фолетта потер переносицу толстыми пальцами и с милой улыбочкой покачал массивной головой.
— Он вас подставил, интерн Вазкез. Я вам говорил, что он умен.
Доминика почувствовала, как сжался ее желудок.
— Вы хотите сказать, что Мик мне соврал?
— Конечно. Он пытался пробудить в вас материнский инстинкт, и ему это прекрасно удалось.
Доминика, ошарашенная этими словами, уставилась на свои колени. Неужели Мик солгал? Неужели она оказалась такой доверчивой? Идиотка! Ты хотела ему поверить. Ты сама себя загнала в ловушку.
— Интерн, вы не добьетесь больших успехов в терапии, если будете верить всему, что говорят вам пациенты. В следующий раз он может убедить вас, что конец света и в самом деле приближается.
Доминика, чувствуя себя невероятно глупо, снова выпрямилась на стуле.
Фолетта заметил выражение ее лица и громко рассмеялся, отчего на его пухлых покрасневших щеках обозначились ямочки. Он шумно выдохнул и вытер выступившие на глазах слезы, затем потянулся к картонной коробке, стоявшей на полу у ножки стола, и достал бутылку скотча и две кофейные чашечки.
Одним глотком она осушила содержимое своей чашки и ощутила, как жидкость обжигающим клубком катится по пищеводу в желудок.
— Пришли в себя? — в этих словах, прозвучавших грубо, она уловила нотки искренней отцовской заботы.
Доминика кивнула.
— Здорово он вам наплел, интерн. Но все же Мик мне симпатичен. Я тоже не в восторге от того, что вынужден содержать его в одиночке.
Зазвонил телефон. Фолетта ответил, не сводя с нее глаз.
— Это один из охранников. Говорит, что ждет вас внизу.
Дерьмо.
— А вы не могли бы ему сказать, что меня вызвали на важное совещание? Скажите, что сегодня я занята.
Фолетта передал ее слова и повесил трубку.
— Доктор, а что скажете о комиссии по оценке состояния Мика? О ней он тоже солгал?
— Нет, это правда. К тому же я как раз хотел поговорить с вами на эту тему. Я знаю, что это немного необычно, но я хотел бы, чтобы вы тоже подписали подготовленные документы.
— А что вы порекомендуете?
— Это будет зависеть от вас. Если сейчас вы сможете остаться объективной, я буду рекомендовать вас на должность штатного психотерапевта этой клинике.
— Мик страдает от сенсорной депривации. Я бы хотела, чтобы у него, как и у остальных здешних пациентов, было разрешение на прогулки во дворе.
— Он только что напал на вас…
— Он этого не делал. Просто он немного разволновался, а я запаниковала.
Фолетта откинулся на спинку кресла и уставился в потолок, словно взвешивая важность этого решения.
— Хорошо, интерн, считайте, что мы договорились. Вы подпишете документы, которые я подготовил для комиссии, а я предоставлю ему все права пациента клиники. Если это себя оправдает, к январю с Миком будет работать полная команда специалистов. Годится?
Доминика улыбнулась.
— Годится.
* * *
22 сентября 2012 года
Майами, Флорида
Двор Центра обследования и лечения Южной Флориды представлял собой прямоугольную лужайку, закрытую с четырех сторон. Г-образное здание ограждало двор с юга и востока, северную и западную стороны закрывали белые цельнолитые железобетонные блоки, увитые километрами колючей проволоки.
Дверей во двор не было. Чтобы выйти на покрытый травой атриум, нужно подняться на три пролета по бетонной лестнице к открытому переходу вдоль южной стены клиники, а оттуда можно попасть в гимнастический зал третьего этажа, в комнаты групповой терапии, в центр прикладного искусства, компьютерный зал и внутренний кинотеатр.
Когда ветер пригнал с востока тяжелые серые тучи, Доминика укрылась под алюминиевым козырьком, защищавшим от дождя переход на третий этаж. Два десятка пациентов ушли со двора при первых же каплях вечернего дождя, быстро перешедшего в ливень.
Во дворе остался лишь один.
Мик Гэбриэл продолжал шагать по периметру двора, засунув руки глубоко в карманы. Он, похоже, наслаждался запахом грозы, видом того, как ветер гонит по небу грозовые тучи, любовался струями воды, падающими с небес. Всего за несколько секунд его белая униформа промокла до нитки, плотно облепив мускулистое тело.
Он продолжал шагать; промокшие теннисные туфли тонули в мягкой траве, вода залилась в обувь и промочила носки. С каждым шагом он последовательно повторял названия годов из календаря майя. Это упражнение помогало ему очистить сознание, чтобы сохранить чистоту мыслей. Три Икс, четыре Кауак, пять Канн, шесть Мулук…
Темные глаза изучали бетонную стену, искали трещины в ней, а мозг яростно перебирал возможные варианты действий.
* * *
Доминика наблюдала за ним сквозь пелену дождя и мучилась угрызениями совести. Ты подвела его. Он доверял тебе. А теперь он думает, что ты его предала.
Появился Фолетта. Помахал рукой нескольким особо буйным пациентам, потом подошел к ней.
— Он все еще отказывается говорить с вами?
Доминика кивнула.
— Уже почти две недели. Каждый день одно и то же. Он съедает завтрак, а потом встречается со мной и целый час таращится в пол. Выходя во двор, он бродит по периметру до обеда. Никогда не общается с другими пациентами и вообще не произносит ни слова. Он просто шагает.
— А вы думаете, что он должен быть вам благодарен, поскольку именно благодаря вам он обрел свою нынешнюю свободу.
— Это не свобода.
— Нет, но это огромный шаг вперед по сравнению с одиннадцатью годами заключения в одиночке.
— Я думаю, он и вправду верил, что я помогу ему выбраться отсюда.
Выражение лица Фолетты выдало его с головой.
— Что, доктор? Он был прав? Я действительно могла…
— Эй, потише, интерн. Мик Гэбриэл никуда не пойдет, по крайней мере, не сейчас. Вы сами видите, что он нестабилен и представляет угрозу как для самого себя, так и для окружающих. Продолжайте с ним работать, уговорите его принять участие в его собственном курсе лечения. Все может случиться. Мы ведь договорились о январе, если он будет хорошо себя вести. Вам стоило сказать ему об этом.
