— Предпочитаете стул или кровать?
— Стул подойдет.
Он подождал, пока она сядет, затем устроился на койке, прислонившись к стене. Мик двигался как атлет.
— Похоже, вам удается поддерживать форму.
— Жизнь в одиночке дает такую возможность любому здравомыслящему человеку. Я ежедневно делаю по тысяче приседаний и отжиманий. — Она почувствовала, как его взгляд скользнул по ее телу. — А вы, видимо, тоже уделяете этому немало внимания.
— Пытаюсь.
— Вазкез. Фамилия пишется с буквой «с» или буквой «з»?
— «З».
— Пуэрто-Рико?
— Да. Мой… биологический отец вырос в Аресибо.
— Там находится самый большой в мире радиотелескоп. Но ваш акцент больше характерен для Гватемалы.
— Там я выросла. — Он контролирует наш разговор. — Как я поняла, вы выросли в Центральной Америке?
— Я бывал во многих местах. — Мик скрестил ноги, сев в позу лотоса. — Значит, вы выросли в Гватемале. А как вы оказались в нашей Стране великих возможностей?
— Мои родители умерли, когда я была еще ребенком, и меня отправили к кузену во Флориду. А теперь давайте поговорим о вас.
— Вы сказали — ваш биологический отец. Значит, ощущаете потребность отделить его от себя данным понятием. Кого, в таком случае, вы считаете своим настоящим отцом?
— Изадора Акслера. Он и его жена удочерили меня. Я провела некоторое время в детском приюте после того, как уехала от двоюродного брата. Из и Эдит Акслер прекрасные люди. Они морские биологи, работают на станции SOSUS на острове Санибел.
— SOSUS?
— Это подводная система звуковых локаторов, глобальная сеть подводных морских микрофонов. Во времена холодной войны ее создал военно-морской флот, чтобы отслеживать вражеские подводные лодки. А теперь ею пользуются биологи для прослушивания жизни морских глубин. Чувствительность микрофонов позволяет слышать пение китов на расстоянии в сотни миль…
Его пронизывающий взгляд заставил Доминику замолчать.
— Почему вы уехали от своего кузена? С вами должно было произойти нечто ужасное, если вы оказались в сиротском приюте.
Он еще хуже Фолетты.
— Мик, я здесь для того, чтобы поговорить о вас.
— Да, но есть вероятность, что в моем детстве тоже произошло нечто травмирующее. Возможно, ваша история поможет мне его переосмыслить.
— Сомневаюсь. Все закончилось как нельзя лучше. Акслеры вернули мне мое детство, и я…
— Но не вернули невинность.
Доминика почувствовала, как от лица отхлынула кровь.
— Ладно, я поняла, что вы быстро соображаете. Давайте теперь посмотрим, сможете ли вы применить свой удивительный IQ к собственной персоне.
— То есть вы все же попытаетесь мне помочь?
— Давайте попытаемся помочь друг другу.
— Вы еще не читали материалов моего дела, не так ли?
— Еще нет.
— Вы знаете, почему доктор Фолетта поручил меня вам?
— Почему бы вам не просветить меня?
Мик уставился на свои ладони, явно обдумывая ответ.
— Там есть заключение Розенхана. Вы его не читали?
— Нет.
— Но вы прочитаете его перед нашей новой встречей? Я уверен, доктор Фолетта сохранил копию в одной из своих картонных коробок, которые называет личным архивом.
Она улыбнулась.
— Если это для вас так важно, я прочитаю.
— Благодарю вас. — Он подался вперед. — Вы мне нравитесь, Доминика. Знаете, почему вы мне нравитесь?
— Нет. — Свет флуоресцентных ламп отражался в его глазах лунным отблеском.
— Вы нравитесь мне потому, что вас еще не загнали в рамки клинических правил. Вы словно чистый лист, а это для меня важно, поскольку я действительно хотел бы довериться вам, но не могу. По крайней мере, не здесь — под наблюдением Фолетты. К тому же я считаю, что вы могли бы помочь мне с некоторыми моими проблемами. Я о многом хотел бы поговорить с вами, о многих важных вещах. Как вы думаете, сможем ли мы в следующий раз поговорить наедине? Возможно, во дворе?
— Я спрошу у доктора Фолетты.
— Когда будете спрашивать, напомните ему о правилах этой клиники. И попросите у него дневник моего отца. Если вы станете моим лечащим врачом, то думаю, вам будет просто необходимо его прочитать. Вы не против оказать мне эту услугу?
— Я с удовольствием его прочту.
— Благодарю вас. Будете читать его на днях, возможно, в выходные? Я бы не нагружал вас домашними заданиями, тем более в первый день, если бы это не было жизненно необходимо. Ознакомьтесь с записями моего отца.
Открылась дверь, и в комнате появилась санитарка. Охранник ждал снаружи, наблюдая за дверью.
— Время принимать лекарства, мистер Гэбриэл. — Она протянула ему бумажный стаканчик с водой и белую таблетку.
— Мик, мне пора идти. Было приятно с вами познакомиться. Я постараюсь закончить свое домашнее задание к понедельнику, хорошо? — Она встала и повернулась к выходу.
Мик смотрел на таблетку.
— Доминика, ваши родственники по материнской линии… Они принадлежали к киче, народности майя, не так ли?
— Майя? Я… Я не знаю. — А он знает, что ты лжешь. — То есть это вполне возможно. Мои родители умерли, когда мне было всего…
Он пристально посмотрел на нее, и Доминика осеклась.
— Четыре Ахау три Канкин. Вы ведь знаете, что это за дата, правда, Доминика?
Ох, черт…
— Я… Я прощаюсь с вами до следующей встречи. — Доминика выскочила из комнаты мимо охранника.
Майкл Гэбриэл аккуратно положил таблетку в рот, запил ее водой и смял бумажный стаканчик в левом кулаке. Он открыл рот, позволяя санитарке при помощи шпателя для отодвигания языка и карандашного фонарика убедиться, что он проглотил лекарство.
— Благодарю, мистер Гэбриэл. Через несколько минут охранник проводит вас в вашу палату.
Мик неподвижно сидел на койке, ожидая, когда за санитаркой закроется дверь. Затем встал, отвернулся к стене, спиной к окну. Указательным пальцем левой руки он словно случайно скользнул по смятому бумажному стаканчику, вытаскивая из него белую таблетку и пряча ее в кулаке, и снова сел на пол в позу лотоса, бросив смятый стаканчик на кровать и незаметно спрятав в ботинок белую таблетку.
В своей камере он отправит хваленую «зипрексу» в унитаз.
2
8 сентября 2012 года
Белый дом
Государственный секретарь Пьер Роберт Борджия изучал свое отражение в зеркале туалета. Он поправил скрывавшую правую глазницу черную повязку, пригладил короткие седеющие баки, обрамлявшие его лицо с двух сторон, — больше волос на его лысой голове не было. Черный костюм и подобранный в тон галстук, как всегда, были безукоризненны.
