Хорошо товарищу Мехлису! Лежи себе на боку и проводи партийную линию!
— Стихи подходящие имеются. Дворянский либерал граф Толстой написал.
Лев Захарович поставил пиалу на бок, улыбнулся глумливо:
— Сидит под балдахином
Китаец Цу-Кин-Цын
И молвит мандаринам:
«Я главный мандарин!..»
Иван Кузьмич снял с головы шапку (дорогущая, с собольей опушкой, чуть не со слезами покупал), тряхнул, уложил на стоявший в углу ларь.
— Издеваетесь? Сами бы попробовали.
— Не издеваюсь…
Мехлис, морщась от боли, неторопливо поднялся, оперся руками о стол.
— Товарищ Кречетов! Вынужден вам напомнить, что вы не только посол Сайхотской республики, но и гражданин СССР, а также член нашей партии, то есть боец Мировой Революции и ее полноправный представитель. Какие к черту поклоны?!..
— Так ведь… — красный командир совсем растерялся. — Они же этот обычай «котоу» предлагают упростить. Кланяться не придется, и перед троном на колени становиться тоже. А между двух огней пройти — в этом ничего зазорного нет…
— Князь Михаил Черниговский предпочел голову сложить, — резко перебил Мехлис. — Но я вам другой случай напомню, более нам подходящий. В Персии при Каджарах тоже послов муштровали, заставляли обувь снимать и в красные чулки переодеваться. Англичане соглашались, а генерал Ермолов кулак показал и прямо, как был, в сапогах к трону пожаловал. Церемонии отражают реальное соотношение сил. Сайхот — маленькая и слабая страна. Но командующий Обороной красный командир Кречетов имеет право прийти к здешнему царьку в гимнастерке и с карабином за плечами. Халат с шапкой купили — и достаточно.
— Ибо коммунист!.. — не преминул ввернуть памятливый Иван Кузьмич, не забыв ткнуть перстом в потолок.
Мехлис взглянул странно.
— Коммунист… Да, коммунист. Но скажу иначе. Русский человек никому кланяться не должен. Никому! Понимаете?
— Еще бы! — выдохнул Кречетов. — Это я с Германского фронта крепко усвоил. Попадались, знаете, братишки, за сдачу в плен агитировали. Дружба пролетариев, мол, оттого крепче станет. А я темный был тогда, непартийный еще, вот и выводил эту публику в расход — по три свинцовые унции на рыло. Только странно от вас такое слышать, Лев Захарович. Вам же по должности положено все больше про Интернационал поминать, про эфиопов с индусами.
— Я знаю, что мне положено! — сердито бросил Мехлис. — Интернационал — это Интернационал, а Россия останется Россией!
Отвернулся, сжал кулаки…
— Ладно… Спорить не о чем. Вы меня перебили, а я хотел напомнить о важном. После официальной церемонии мы с вами должны непременно повидать здешнего… Как его там?
— Хубилган, — подсказал Кречетов. — Перерожденный, значит. А полностью если: Хубилгана Сонгцен Нима.
— Да, повидать Хубилгана и передать ему послание от Правительства СССР. Лично в руки! И пусть прочтет, причем непременно в нашем присутствии. Мы должны убедиться, что письмо понято правильно, иначе наша миссия будет напрасна… Что вам рассказал Ляо Цзяожэнь? А главное, что пообещал? Давайте-ка поподробнее.
Иван Кузьмич присел к столу, достал пачку китайских папирос, положил рядом зажигалку.
— Поподробнее можно…
* * *
Визит товарища Ляо пришелся аккурат между чтением послания из Синего Дворца и посещением рынка. В прошлый раз Иван Кузьмич, рассказав о послании из Столицы, попросил помочь в организации отдельной встречи с Хубилганом, по ученому же — аудиенции. Ляо Цзяожэнь обещал, хотя и без особой уверенности, теперь же, прямо спрошенный, не торопился с ответом, принявшись рассказывать об особенностях здешнего государственного устройства. Хубилган, по его словам, занят делами очень важными, вселенскими. Его задача — хранить равновесие между мирами, дабы волны разбушевавшейся тверди не поглотили Пачанг. Дипломатия — слишком мелкое занятие для Перерожденного.
Иван Кузьмич, чувствуя, что его начинают водить за нос, поинтересовался, как обстоят дела с государственной безопасностью. Неужто и она недостойна высочайшего внимания? Товарищ Ляо ответил уклончиво, сославшись на неравноценность вопросов. С английской агентурой можно разобраться и без указаний Перерожденного. Но бывают дела посложнее.
— Мое первое задание, — Ляо Цзяожэнь мечтательно улыбнулся. — Только вошел в должность, начал осваиваться. Мне было поручено расставить вехи для посвященных. Пачанг считают закрытой страной, но путь недоступен лишь для невежд. Им нечего здесь делать, мудрый же всегда сумеет отыскать наш город. Однако Хубилган в великой милости своей пожелал открыть дорогу каждому паломнику, странствующему по святым местам.
Товарищ Кречетов, осмыслив сказанное, предположил, что проще всего поставить верстовые столбы со стрелкой, дабы направление не перепутали. Китаец согласно закивал.
— Именно так, но с небольшими поправками. Еще в середине прошлого века наш город, который и сам был недавно отстроен, основал в Кашгарии небольшую обитель. Ей была пожертвована одна из древних реликвий — деревянные врата, уцелевшие после нашествия и пожара. Их установили так, чтобы проход точно указывал в сторону Пачанга. Достаточно взять компас и карту. Как вы знаете, товарищ Кречетов, и то, и другое — не европейское изобретение. Но наш китайский «чин жэнь» не очень точен, кроме того врата давали направление, а не конкретное место.
Иван Кузьмич, намучавшийся в свое время с самодельными картами-кроками, ничуть не удивился.
— Так еще одни ворота поставить, чтобы, значит, две линии провести и засечь пересечение. А еще лучше, чтобы линий было три…
— Мы так и сделали, — улыбнулся товарищ Ляо. — Привезли такие же врата — точные копии — в два монастыря, в Халхе и в Шанси. Теперь каждый паломник, посетив эти обители, знает путь в Пачанг.
«А шпионы?!» — мысленно поразился Кречетов, но прикусил язык. «Чекист», однако, понял.
— Врага мы не боялись. Мало знать место на карте, требуется еще дойти. Кроме того, европейцы оказались чрезвычайно невнимательны. Все три монастыря были обследованы еще до Великой войны, но их экспедиции по-прежнему идут старой восточной дорогой через Такла-Макан. А ведь есть удобный путь с севера. Когда вы будете отправитесь домой, то сами сможете в этом убедится.
Иван Кузьмич, воспользовавшись моментом, намекнул, что без ответа на послание советского руководства им домой лучше не возвращаться. Китаец, став очень серьезным, понимающе кивнул:
— Долг легче пера и тяжелее горы… Это старинная пословица, а вот вам еще одна: «Делать быстро — это делать медленно, но без остановок.» Будем придерживаться народной мудрости, товарищ Кречетов. Ваше посольство отправлено от имени его святейшества Хамбо-Ламы. Он — поистине светоч веры, но письмо из Красной Столицы написано кем-то другим. Сиятельный Хубилган Сонгцен Нима хранит и защищает Пачанг, однако некоторые вопросы должны решаться не в Пачанге. Вы слыхали легенду о Недоступном царстве — Агартхе?
