— «Слоненка»! Лаин Хуа — Синий Свет по ночам за десять верст виден, а нам какую-то каменюку подсунули. Уверен — не она светилась. Там, во дворце, имеется новейшая секретная техника, а гостей детскими сказками потчуют. Вы мне потом для отчета еще раз опишите этот эффект. Ничего, в Столице разберутся!
Кречетов спорить не стал. Мудрые люди в Столице конечно же все оценят верно, но и самому иногда подумать не грех. Горячий товарищ Мехлис не поверил в «каменюку», и, пожалуй, зря. Не было в большом зале на пятом этаже Норбу-Омбо никакой техники, ни новейшей, всякой прочей. А вот Хья Хианг — «Слоненок» имелся…
* * *
Иван Кузьмич и сам был поначалу весьма разочарован. К священному камню посольство проводили с превеликой пышностью, с трубами, барабанами и даже трещотками. Сам же зал оказался огромен и почти пуст. По стенам — узкие ленты орнамента, под высоким потолком — светильники в простых железных люстрах, высокие ровные окна, совершенно гладкий — ступить страшно — каменный пол. Ни золота, ни серебра, ни цветной мишуры, только скромный глиняный бурхан в дальнем углу.
«Слоненок»…
Хья Хианг оказался не синим, а темным, почти черным. Издали даже на камень не походил, скорее на огромный кусок оплывшего воска. Как Иван Кузьмич ни присматривался, ничего слоновьего в реликвии не заметил. Хья Хианг больше напоминал невероятных размеров грушу, по чьей-то непонятной фантазии подвешенную в центре пустого зала. Подвешенную — но как? Ни веревок, ни цепей, пол да потолок, а между ними — недвижная громада…
Кречетов долго вглядывался в темную неровную поверхность, пытаясь заметить в глубине синий огонек. Не удалось — камень был холоден и тих. «Слоненок» спал.
«Оптический обман» — констатировал по возвращению из дворца комиссар Мехлис, но без особой уверенности. Красный командир предпочел отмолчаться. «Обычно гостей приводят к «Слоненку» днем.» — сказал ему товарищ Ляо. Это — обычно. А когда бывает не-обычно? Лев Захарович напишет в отчете о «новейшей технике». Мало же увидели «Чужие глаза»!..
— Иван Кузьмич!..
Красный командир недоуменно поглядел на недопитую кружку с чаем. Крепко же он в задумчивость впал, не хуже желтого монаха и в ихнем дацане! Привстал, на гаснущий костер поглядел, на примолкших серьезных бородачей…
Чайка!
Девушка стояла совсем рядом, возле разбросанных по земле малиновых углей. Недвижное, в еле заметных пятнах, лицо, закрытые веки, пальцы спрятались в рукавах шитого серебром халата…
Дрогнули губы.
— Да простится недостойной за ее нескладную речь…
Глубоко вздохнув, Чайка открыла глаза. Рука плавно взметнулась вверх.
— Ом падме хум! Дорога, как и песня, иногда кажется бесконечной. Но всему есть предел, скоро наш путь завершится. Чем, еще не знаю, ночь перед моим взором слишком темна. Но я хотела сказать вам всем спасибо…
Низко склонила голову, выпрямилась, шагнула вперед:
— Ни у кого из великого рода Даа-нойнов, потомков Субэдэ, правой руки Потрясателя Вселенной, не было еще подобного войска — столь малого, и столь отважного. Я никогда не забуду вас, друзья!
Переждав крики, вновь рукой махнула, улыбнулась сквозь слезы.
— Хотела спеть для вас «Улеймжин чанар», но моему голосу, и моей душе это сейчас не по силам. Недавно, в час бессонницы, я вспоминала наши песни, которые слышала еще ребенком. Одну попыталась перевести на русский. Пусть песня скажет то, что не смогла я сама…
Вздохнула, расправила плечи.
— Над горами Куньлунь золотая восходит луна,
И плывет в облаках беспредельных, как море, она.
Резкий ветер, пронесшийся сотни и тысячи ли,
Дует здесь, средь пустыни, от родины нашей вдали.
Но мы помним о дружбе, и яшмы прочнее наш строй,
Будет выполнен долг, и солдаты вернутся домой!..
[44]
Когда откричали и отхлопали, Чайка вновь поклонилась, собираясь уйти, но кто-то из бородачей, встав, обратился к Кречетову:
— Непорядок, Кузьмич! Ты не молчи, ты слово скажи. От всех нас!
Красный командир откашлялся, гимнастерку одернул. Подумал немного, вперед шагнул…
— Пу-гу! Пу-гу…
Черная тень метнулась над костром. Покружила, место выбирая, и рухнула вниз, прямо к ногам Ивана Кузьмича. Негромко ахнула Чайка, кто-то из бородачей резко вскинул карабин.
— Гришка…Гришка!.. — прошелестело вокруг.
Ярко вспыхнули желтые глаза. Филин покрутил головой, резко щелкнул клювом, ударил когтистыми лапами в песок.
— Пу-гу!
Крылья рассекли воздух. Черная тень исчезла в густых весенних сумерках.
— Слово сказать, значит? — как ни в чем не бывало, проговорил Иван Кузьмич. — Ну, слушайте, если так. Вам, товарищ Баатургы, от всех нас — сердечное спасибо. Уверены будьте — и долг выполним, и домой вернемся, потому как иначе случиться никак не может.
Поглядел на хмурых бородачей, заставил себя улыбнуться.
— И вам, стало быть, мое слово будет, товарищи бойцы. Во-первых, караулы удвоить, а в карауле не спать и махру не курить. А во-вторых — труса не праздновать, потому как перед девицами стыдно!
4
Первые выстрелы ударили за две минуты до полудня. Товарищ Мехлис, щелкнув крышкой серебряных часов, невозмутимо констатировал:
— Не успели слегка!
Кречетов, не отрывая взгляда от карты, согласно кивнул:
— Потому и засуетились, вражины, что Кашгар, считай, под боком. Лев Захарович, ведите отряд на холм, где стены, и оборону занимайте. А я пока прикрою, у подножия стану.
Комиссар хотел было возразить, но, передумав, молча вскинул ладонь к фуражке.
— Отря-я-ад!..
Кашгар, заветный город, был и в самом деле неподалеку, в трех десятках верст. Иван Кузьмич в глубине души надеялся встретить здесь красные разъезды. Не эскадрон, так хоть два десятка верховых при пулемете, вместе бы точно отбились.
Не судьба!
Чужаки шли за отрядом уже второй день. Филин (Гришка ли или иной, такой же желтоглазый) накликал беду. Поутру дозорные заметили чужой разъезд. Десяток конных подъехали почти к самому лагерю, что-то проорали и повернули коней.
Кречетов приказал отряду перейти на раскидистую рысь. Жалко коней, но своих голов еще жальче. Проскочить бы без боя хотя бы полпути, с каждой верстой опасности меньше. Если в городе и в самом деле свои, красные, враг к околицам не сунется. Значит не два дня пути осталось, а всего полтора.
Чужаки не отставали, но и не близко не подходили. То десяток у самого горизонта появится, то целых два. Вели с двух боков, словно расстрельный конвой. После полудня осмелели, на прямой выстрел приблизились — слева десятка три, справа, считай, полсотни.
