– Я сейчас, сейчас… – Мери, не замечая его смятения, торопливо придвинулась вплотную. – Сенька, мне цыганки сказали, что надо быстро… Боже мой… Может быть… тогда уже давай поскорей как-то?..
– Как-то… – хрипло передразнил Семён, отворачиваясь и незаметно проглатывая проклятый ком в горле. – «Как-то» мухи на навозе делают… А нам с тобой по-людски надо. Про «быстро» не думай. Я бабку у входа посадил, она всех отгонит, коли что. До утра времени у нас.
– Как это «до утра», ты что, с ума сошёл?! – всполошилась она. – Мне сказали, что мы… что потом я ещё должна буду выйти ко всем!
– Ничего. Надо будет – без тебя выйду. – Семён незаметно вздохнул, собираясь с духом. Затем как можно спокойнее позвал: – Иди ко мне, девочка. Ты же мне жена теперь. Ничего не бойся, я…
Семён ещё не договорил – а Мери уже подалась к нему, и холодные, дрожащие ладошки легли ему на плечи, а взволнованное дыхание обожгло щеку. Он осторожно потянул жену на себя, бережно обняв её худенькие плечи, уложил Мери на перину. Здесь она, с ним… навсегда, теперь уже совсем. Почему же ему по-прежнему страшно?.. Чёрные, вьющиеся волосы, скомкавшиеся под его рукой… Доверчиво блестящие навстречу, широко распахнутые глаза, приоткрытые губы… Дэвла, как же от неё пахнет полынью… и почему-то мёдом… Рябина в волосах – горькая… И кроме рубашки – ничего, и белая, почти светящаяся кожа, и дрожащая ямка на шее… Он ещё и не видел Меришку такой, никогда в жизни не видел! Чувствуя, как темнеет в глазах, как тяжёлый жар бьёт в виски, Семён лёг рядом, протянул руку – и Мери сама обняла его.
– Девочка моя… – от подступившей к горлу нежности у Семёна прервалось дыхание. – Девочка моя… Дэвлалэ… Ты только скажи… Если хоть чуть плохо станет – скажи, я не стану… Подожду… Я знаю, что вам это больно… Меришка, господи, да тебе-то это всё зачем сдалось, хоть сейчас скажи мне!!! Скажи! Княжна!
– Дур-рак… Помолчи. Где та княжна осталась, бестолковый… – Мери не то засмеялась, не то всхлипнула, утыкаясь ему в плечо. – Не бойся, я скажу тебе, если… Я тоже всё знаю, как нужно, мне тётя Настя… И Копчёнка… ой! Нет, ничего… Ничего, говорят тебе! Я люблю тебя… Я люблю тебя, вот и всё… И я теперь твоя жена, успокойся наконец! И не думай больше ни о чём…
Через час к большому костру медленно и торжественно, как солдат со знаменем полка, подошла старая Настя с рубашкой невесты в руках. Цыгане смолкли при её появлении. Старая цыганка развернула рубашку, коснулась ею своего лица и широко улыбнулась:
– Чиста Меришка, как мои глаза! С «розой» вас, ромалэ!
Ночная степь взорвалась восторженными воплями и поздравлениями. Цыганки повскакивали, завертелись, заплясали вокруг старухи, держащей в поднятой руке скомканную рубашку. Дед Илья незаметно вздохнул, перекрестился, пробурчал: «И слава богу…» – и подставил свой стакан под наклоненную бутыль с самогоном.
Мери, не заснувшая в эту ночь ни на минуту, подняла голову с подушки, едва только под полог пробился слабый, блёклый луч рассвета. Отдохнуть от собственной свадьбы ей так и не удалось. Всё тело ныло и болело, и молодая жена, чуть слышно покряхтывая, начала с трудом натягивать одежду. Слабо улыбнулась, повязывая поверх новой юбки новый же, роскошный сборчатый фартук в огромных красных цветах и синих «огурцах» и накидывая на голову жёлтый платок. «Вот и всё. Теперь и пути назад нет», – подумалось ей, и от этой мысли вдруг стало легче и спокойнее. Обернувшись, Мери посмотрела на мужа, спящего на спине, с запрокинутой лохматой головой. Во сне он одновременно хмурился и улыбался, и Мери, глядя на него, невольно улыбнулась сама. Очень хотелось поцеловать Сеньку, но время не ждало, заползший под полог луч уже неумолимо розовел. Поёживаясь, Мери выскочила из шатра и схватила кем-то заботливо приготовленное огромное ведро.
Волновалась она зря: в таборе ещё не вставали, пьяные цыгане отсыпались по шатрам, и ни одна из женщин ещё не появлялась возле погасших костровищ. Мери, пошатываясь, побрела вниз, по отлогому склону. Речная вода у берега уже была схвачена тонким ледком, и его пришлось разбить пяткой.
Мери уже вытянула полное ведро и, переведя дух, бухнула его рядом с собой, когда из прибрежных кустов её чуть слышно позвали:
– Меришка… Чуешь?
Вздрогнув, она обернулась. На пустынном берегу не было ни души. Из кустов лозы выглядывала рыжая голова с заспанными глазами.
– Ксенька! – удивилась Мери. – Ты чего не спишь? Случилось чего?
– Не… – Ксенька, ёжась, выбралась из кустов, осмотрелась. Приблизившись к озадаченной Мери, со жгучим любопытством спросила: – Ну, как ты?
– Слава богу, жива, – усмехнулась Мери, беря ведро. – Тебе-то чего?
– Не разобидишься, коли спрошу? – Ксенька пошла рядом с ней, на ходу переплетая рыжую косу. – Оно, конечно, неправда, может, ты не серчай… но вчера бабы ваши шептались, будто ты и не цыганка вовсе.
– Была не цыганка, – ровно сказала Мери, не замечая, как вода через край ведра плещет ей на ноги. – А раз замужем за цыганом, значит, уже цыганка.
– Ой! – Ксенька взволнованно схватилась за веснушчатые щёки. – Так это правда, что ль?! Они ещё брехали, что ты грузинская княжна! Миллионщица!
Мери молча улыбалась.
– Ой, так пошто ж ты, дурная, за цыгана-то пошла?! – всполошилась Ксенька. Мери поставила ведро и смерила девчонку таким взглядом, что та умолкла на полуслове. А Мери, не сводя с неё прищуренного взгляда, внутренне содрогаясь от смеха, нараспев, подражая гадалкам, сказала:
– Вижу я, изумрудненькая моя, что не мне одной тут за цыгана захотелось!
Она сказала это наугад и даже немного испугалась: так мгновенно, до серости побледнела девочка перед ней.
– Ос-споди… да какая ты княжна! – пробормотала она. – Самая что ни на есть ворожея базарная! Кто тебе сказал-то? Он сам, что ль, паскудник, похвастался?!
– А ты что с ним – уже? – перепугалась Мери, судорожно прикидывая про себя, кто из таборных парней мог успеть, разбойник…
– Ещё чего!!! – вознегодовала Ксенька. – Мы тоже небось закон знаем! На наши простыни вся станица глядит! И близко не подпущу!
– Вот это правильно, – одобрила Мери. – Гоняй его от себя, гоняй, сам же тебе потом спасибо скажет!
– Так это, значит, можно? – задумчиво спросила Ксенька. – Русской – за цыгана замуж? Они дозволяют?
– Я же вот вышла, – пожала плечами Мери. – Только смотри… на каторгу пойдёшь. Подумай.
– А ты почему пошла? – жадно спросила Ксенька. – Почему, раз ты княжна? Отчего тебе не каторга? Он же тебя не насильно заставил… да?
– Конечно, нет, – улыбнулась Мери скрытой тревоге в голосе девчонки. – Причин много было.
– Что, так уж влюбилась? – понимающе покачала головой Ксенька. – Ничего не скажу, муж твой красивый, только…
– Не только, – не сразу, медленно выговорила Мери. Она даже остановилась и, поставив на землю своё ведро, посмотрела на девчонку в упор. – Понимаешь, цыгане меня спасли, когда я с голоду умирала. Маму мою убили тогда, я осталась совсем одна. Идти было некуда. Ты поверь, я вовсе не собиралась оставаться в таборе, но… но так вышло, что осталась. – Она вздохнула, умолкла. Озадаченная её серьёзным тоном Ксенька молчала тоже.
