Она подпрыгнула от телефонного звонка. Села, обнаженная, и взяла трубку.
— Элисон Харт, чем могу помочь?
— О, мисс Харт… это вы, лично?
— Да.
— Так значит, вы существуете? Я думала, может, вы телефонный центр. Вы практикуете лозоходство?
— Смотря какое. Я ищу потерянные украшения, страховые полисы, спрятанные завещания. Я не ищу пропавшие компьютерные файлы и вообще не занимаюсь восстановлением электронных данных. Я беру фиксированную плату за вызов, которая зависит оттого, где вы живете, а за саму работу возьму, только если найду потерянное. Да, и я не работаю вне помещения.
— Правда?
— Никаких больших расстояний или неровной поверхности.
— Но у нас проблема как раз на улице.
— Тогда вам лучше обратиться к моему коллеге Ворону, он специализируется на энергиях земли, неолитических захоронениях, курганах, пещерах, отвалах и хенджах.
[47]
— Но вы живете в моем районе, — настаивала женщина. — Вот почему я позвонила. Я выбрала вас по телефонному коду в рекламе.
— Что вы вообще ищете?
— Если честно, уран, — призналась женщина.
— О боже, — сказала Эл. — Думаю, вам нужен именно Ворон… — Пожалуй, ему придется расширить дело, подумала она, если нас и дальше будут травить: горец, плохие трубы. Он научится разбираться в грязи и токсичных утечках, искать стены подземных бункеров. Если бы у меня под ногами были стены, подумала она, если бы там были секретные шахтные установки и котлованы, пустоты, оставшиеся после взрывов, я бы знала об этом? Если бы там были тайные ходы и заложенные кирпичом тупики, почувствовала бы я это?
— Вы еще на линии? — спросила она клиентку.
Она продиктовала контактные данные Ворона: адрес его электронной почты и так далее. Отделаться от женщины оказалось не просто; похоже, она хотела получить что-нибудь еще на халяву — я погадаю вам на Таро, выберите одну карту из трех. Давненько я не разворачивала карты, подумала Эл. Она сказала женщине, мне правда пора идти, потому что у меня, знаете, клиент через — ну, пятнадцать минут, и, о боже, что это за запах? О боже, кажется, я забыла что-то на плите… Она отдернула телефон от уха, а женщина продолжала говорить, и она подумала, Колетт, где же ты, спаси меня от нее… она бросила трубку на кровать и выбежала из комнаты.
Она стояла обнаженная на лестничной площадке. В школе я никогда не вникала в науки, думала она, никакой химии или физики, так что я ничего не могу посоветовать этим людям насчет пришельцев или бешенства, или урана, или горца, да вообще, насчет чего угодно. Вообрази, сказала она себе, Моррис вырвался на волю в лаборатории… все его дружки набились в пробирку, сливаются и реагируют друг с другом, кипят, бурлят. А потом приказала себе, не воображай, ведь не что иное, как воображение, открывает дверь бесам. Чем ты тоньше, тем меньше у них жизненного пространства. Да, Колетт была права, во всем права.
Она опустилась на пол, согнулась и зажала голову между коленей. «Бум! — тихо сказала она. — Бум!» Она скрючилась, чтобы стать как можно меньше, и произнесла фразу, которой раньше не знала: «Sauve qui peut».
[48]
Она перекатывалась взад и вперед, взад и вперед. Ей казалось, что она стала сильнее: словно раковина, словно черепаший панцирь вырос у нее на спине. Черепахи живут много лет, думала она, дольше, чем люди. Никто по-настоящему не любит их, потому что их не за что любить, но их долголетием восхищаются. Они не говорят, они вообще не издают никаких звуков. Они неуязвимы, пока кто-нибудь не перевернет их брюхом вверх. Она сказала себе, когда я была маленькой, у меня жила черепаха. Мою черепаху зовут Элисон, я назвала ее в свою честь, потому что она похожа на меня, и мы вместе медленно гуляем по саду. По выходным мы с черепахой прекрасно проводим время. Моя черепаха ест лобковые волосы и кровь.
Она подумала, бесы уже в пути, вопрос в том, как быстро они идут и кто доберется первым. Если я не могу насладиться сладостной детской мечтой о черепахе, которая могла у меня быть, но которой у меня не было, остается ждать, пока Моррис приковыляет ко мне, хотя я верила, что его ждут высшие сферы. Разве что я и есть эти высшие сферы. В конце концов, я пыталась сделать доброе дело. Я хотела стать лучше, но почему что-то внутри меня все время говорит: «Но»? Думая «но», она растеклась по полу. Она попыталась достать подбородком до ковра и одновременно посмотреть вверх, как бы выглядывая из панциря. К немалому удивлению — прежде она не пыталась провернуть ничего подобного, — оказалось, что это физически невозможно. И она втянула голову в защитный панцирь, скрюченными пальцами прикрывая родничок.
В такой позе Колетт и нашла ее, легко взбегая по ступенькам после встречи с налоговым консультантом.
— Колетт, — сказала она ковру, — ты была права во всем.
Эти слова спасли ее, защитили от худшего, что Колетт могла сказать, когда протянула холодную ладонь, чтобы помочь ей встать. Наконец, признав, что задача ей не по плечу, она принесла стул, на который Элисон взгромоздила руки, чтобы принять позу, смахивающую на непристойное предложение, и уже из нее выпрямилась в полный рост. Одна рука Эл была прижата к вздымающейся груди, другая поползла вниз, чтобы прикрыть интимные части тела.
— Которые я уже видела на этой неделе, — рявкнула Колетт, — и одного раза более чем достаточно, спасибо, так что оденься, если тебя не затруднит — или, по крайней мере, прикройся как следует, если одеться — это слишком сложно. Можешь спуститься, когда будешь готова, и я расскажу тебе, что мистер Коулфакс думает о краткосрочных сбережениях.
Элисон битый час лежала на постели и приходила в себя. Звонила клиентка, просила погадать, и Элисон так ясно увидела в своем воображении карты, что могла прекраснейшим образом вскочить, погадать и заработать деньги, но услышала, как Колетт тактично извиняется, секретничает с клиенткой и говорит ей, что так и знала, что та поймет: неуемный спрос на талант Элисон неизбежно ведет к тому, что иногда она не в состоянии работать в полную силу, так что, когда она говорит, что должна отдохнуть, надо уважать ее желание… она слышала, как Колетт записывает номер женщины, чтобы потом перезвонить, и внушает той, что она должна быть в полной боевой готовности к этому звонку и поговорить с Элисон, даже если в ее доме начнется пожар.
Она села в кровати, когда почувствовала, что готова; набрала тепловатую ванну, опустилась в нее, вынырнула, но не почувствовала себя чище. Она не хотела плескаться в горячей воде, от которой горели шрамы. Она приподняла увесистые груди и намылила ложбинку между ними, обращаясь с каждой как с куском мертвой плоти, случайно прилипшим к ее телу.
Она вытерлась, надела самое легкое свое платье, прокралась по лестнице вниз и вышла через кухню в сад. Сорняки, пробивавшиеся между плитками, засохли, лужайка была выжжена солнцем. Она посмотрела под ноги: змеистые трещины бежали по земле.
