— А я говорю, что он — сын шлюхи, зачатый в грехе и в нем же выросший! — взорвался Уолтер. — Мошенники авантюрист!
Мэг недовольно поджала губы.
— Он мне нравится. И я с ним встречусь.
— Мэг! — вскричал Уолтер, пораженный до глубины души. — Ты осмелишься ослушаться меня в таком деле?
— Ты полон ненависти, Уолтер. А это не то качество, которое король ценит в людях своего круга.
— Да что тебе известно о людях королевского круга? — злобно оскалившись, прошипел ее брат. — Что же касается твоего приятеля Стэнли, то я не одобряю твой выбор. Ты можешь и должна найти себе кого–нибудь познатнее. Например…
— Уолтер, я не желаю тебя больше слушать. Не желаю, и все тут.
Майкл ни разу не пропустил мессу, на которой непременно присутствовали их величества вместе со своими приближенными. Подобно пугливому неофиту, он всегда приходил вовремя, шепча молитвы с торжественностью и серьезностью, которым позавидовал бы и сам епископ. Он не мог позволить себе ошибиться. Язычников в Англии по–прежнему жгли на кострах.
Хотя дремучее невежество юноши относительно основных постулатов христианского вероучения способно было поджечь огромную вязанку дров под его ногами, спасение плоти, если уж не духа, пришло к нему в виде тройственной благодати: безупречного владения латынью, украденной Библии и мелких подробностей церковной службы, которые ему некогда растолковал в Ирландии один священник.
Эти сведения верой и правдой служили Майклу во время покаяния в грехах, после которого начиналось чтение отрывков из Библии. Священник бубнил с кафедры:
— И все это случилось после того, как Господь наш искушал Авраама, и сказал Он ему тогда: «Авраам, узри, вот он я!»
Представление о том, что Господь потребовал от своего верного слуги принести в жертву единственного сына, вызывало у Майкла противоречивые чувства. В результате он утратил интерес к проповеди, и взгляд его остановился на прелестной особе, сидевшей на скамье для дам рядом с королевой.
Эта женщина… она околдовала его! Ему нравились ее острый ум и настойчивый, упрямый характер. Ее хрупкая красота радовала взор юноши, а запах амбры и лаванды, исходивший от шарфика, спрятанного за пазухой его короткого приталенного камзола, дурманил ему голову.
Монотонное бормотание священника навевало на него сон, и чтобы не заснуть, он попытался представить себе ее маленькие груди, освобожденные из оков изысканного платья. Но от подобных фантазий молодой человек начал испытывать физический дискомфорт, посему переключился на другие, более безопасные вещи: например, ее смех. Майклу очень нравился смех девушки, в котором звучали ласковые серебряные колокольчики, отчего по телу его пробегала сладкая дрожь.
Священник благословил короля, королеву, инфанту и будущего отпрыска, самое королевство, а потом предложил особое благословение рыцарям–сподвижникам ордена Подвязки, вновь призывая Святой Дух укрепить их руки, держащие оружие, сделать их боевых скакунов быстрыми, как ветер, и уберечь их от тяжких ран на предстоящем турнире. Далее святой отец призвал всю конгрегацию проклясть сатану и его злые деяния, оставаясь верными Господу нашему Иисусу Христу.
Одним глазком поглядывая на своих соседей и повторяя их движения, Майкл припомнил все, что когда–то рассказывал ему ирландский священник о Боге и сатане, а потому смиренно отверг Зло и восславил Добро.
В заключение службы детский церковный хор запел, словно хор ангельский. Их голоса, божественные, а не человеческие, устремились ввысь, к небесам, вознося всю паству к новым граням духовного очищения и единства. Похоже, семена их призыва упали на благодатную почву. Майкл увидел, как Рене склонила голову и искоса оглянулась. Внезапно его обожгла яркая вспышка фиалковых глаз. Он подмигнул — и девушка улыбнулась.
При дворе короля Генриха против плохой погоды имелись два средства: пьянство и азартные игры. Рене, глядя на карточный стол со своего наблюдательного пункта в нише у эркерного окна, с удовлетворением отметила, что ее ученик с блеском применяет на практике полученные от нее сведения, обирая придворных и позволяя выигрывать королю. Но очарование, ум и природная грация, с которыми он держался, были присущи ему от рождения. Ее заслуги здесь не было.
К ней подошла рыхлая дама, загораживая обзор.
— Мы можем поговорить наедине? — попросила Анна. Глаза у нее опухли и покраснели, под ними залегли темные круги, а в дрожащем голосе звенели сдерживаемые слезы.
Рене ласково обняла Анну за плечи, содрогавшиеся от рыданий, и увлекла ее в свои апартаменты. Усадив расстроенную подругу на подушки, разбросанные по деревянной скамье у камина, она сочувственно поинтересовалась:
— Что случилось?
Анна вздрогнула всем телом.
— Мне… мне нужна твоя помощь.
— Адель, будь любезна, подай подогретое вино для моей гостьи.
— Сегодня утром ты выглядишь просто потрясающе, — шмыгая носом, заметила Анна, пока Адель снимала с треноги в камине горшок и наполняла кубок горячим ароматным вином. Она сидела, понурив голову и судорожно сжимая сложенные на коленях руки.
— Что случилось, Анна? Говори же. Я помогу тебе.
Анна в отчаянии затрясла головой.
— Случилось нечто настолько ужасное, что я не могу даже рассказать об этом.
Рене вложила в руку подруги кубок с вином и заставила ее сделать глоток.
— Здесь ты в безопасности, — проворковала принцесса. — Не все так страшно, как кажется. Какой–нибудь пустяк, если носить его в себе, может превратиться в ужасное горе, но стоит выговориться, и оказывается, что не так страшен черт, как его малюют.
— Спасибо тебе, — с трудом, подавляя икоту, пробормотала Анна. Она осушила кубок до половины и теперь старалась поймать взгляд Рене. А у самой в больших карих глазах дрожали непролитые слезы. — Прошу тебя, не суди меня слишком строго. Последние три года я только и делала, что на коленях благословляла Деву Марию. — Костяшки пальцев, которыми она сжимала кубок, побелели. Анна отпила еще глоток вина и, собравшись с духом, вдруг выпалила: — Я беременна! — Не выдержав напряжения, она расплакалась, и слезы ручьем хлынули у нее из глаз.
Рене была потрясена. Признание Анны застало ее врасплох. Поначалу она решила, будто все дело в том, что Бэкингем, или Анна, или они оба попали под подозрение в государственной измене. А теперь ее вдруг охватила недостойная истинного христианина зависть. Ее же подруга, напротив, отнюдь не склонна была радоваться известию о том, что в ее лоне зарождается новая жизнь.
— Отчего же ты плачешь? — негромко поинтересовалась она, хотя ей самой больше всего на свете хотелось сейчас разрыдаться.
В припухших глазах Анны плескался стыд.
— Ты наверняка думаешь обо мне дурно. Мне не следовало приходить, но — Пресвятая Дева Мария! — я просто не знаю, что мне делать и к кому обратиться за помощью. А ведь ты говорила, что твоя камеристка, — она метнула вопросительный взгляд на Адель, — творит сущие чудеса с травами. — Схватив Рене за руку, она прижала ее к своей груди. — Я понимаю, что прошу от тебя слишком многого, но я в отчаянии, совершеннейшем отчаянии. Если мой муж узнает…
