Эдх прикрыла глаза и закачала головой, сжав пальцы в кулаки.
— Не полная, не настоящая свобода? Мы останемся не отомщенные? Богиня, я не могу…
— Такова моя воля, — настойчиво сказала Флорис. — Повинуйся. — Она снова смягчила голос. — А для тебя, дитя мое, будет награда, новый дом в спокойном и удобном месте, где ты будешь заботиться о моем святилище, которое отныне станет святилищем мира.
— Нет, — уперлась Эдх. — Ты… ты должна знать — я дала клятву…
— Говори же! — воскликнула Флорис. И спустя мгновение: — Объяснись наконец сама с собой.
Дрожащая, скованная женщина перед ней снова обрела равновесие. Эдх довелось пережить немало потрясений и бед, и ей легко удалось справиться с удивлением. Вскоре она заговорила — с едва заметной тоской.
— Да, наверное, я действительно никогда себя не понимала… — Она взяла себя в руки. — Мы с Хайдхином… он заставил меня поклясться, что я никогда не заговорю о мире, пока он жив и хоть один римлянин остается на земле германцев. Мы смешали нашу кровь в роще перед богами. Разве тебя там не было?
Нахмурясь, Флорис произнесла:
— Он не имел права.
— Хайдхин обратился к асам.
Флорис изобразила надменность.
— Я разберусь с асами. Ты свободна от клятвы.
— Хайдхин ни за что… Он был верен ей все эти годы, — Эдх на мгновение умолкла. — Ты хочешь, чтобы я вышвырнула его как собаку? Потому что он никогда не прекратит войну против римлян, что бы ни сделали с ним люди или вы, боги.
— Скажи ему, что исполняешь мою волю.
— Не знаю, не знаю! — вырвался вскрик из горла Эдх. Она рухнула на пол и спрятала лицо на коленях. Плечи ее затряслись. Флорис взглянула вверх. Потолочные балки и стропила терялись во тьме. Свет сквозь окно уже не прорывался, потихоньку вползал холод. Завывал ветер.
— Боюсь, что мы столкнулись с тяжелой задачей, — передала она субголосом. — Верность — самая высокая нравственная ценность, известная этим людям. Я не уверена, что Эдх может заставить себя нарушить обязательство. А если сможет, это ее сокрушит.
— Проку от нее в таком случае будет мало, — зазвучали у нее в голове английские слова Эверарда, — а нам нужен ее авторитет, чтобы все сработало, как запланировано. Несчастная измученная женщина…
— Мы должны заставить Хайдхина освободить ее от этой клятвы. Надеюсь, он подчинится мне. Где он сейчас?
— Я только что проверял. Он у себя. — Они совсем недавно поставили «жучок» в его доме. — М-м, погоди, у него сейчас Берманд, он объезжает вождей за Рейном, как ты знаешь. Я подыщу другой день для твоего визита к нему.
— Нет, подожди. Это, наверное, подарок судьбы.
«Или мировые линии сближаются, стремясь обрести прежнее состояние?»
— Раз Берманд пытается подтолкнуть племена к новой попытке…
— Лучше не будем строить догадок насчет него. Неизвестно, как он себя поведет.
— Совершенно верно. Я не имею в виду прямое обращение к нему. Но если он увидит, что непримиримый Хайдхин внезапно переменился…
— Ну… хорошо. Рискованно все это, но решай сама, Джейн.
— Шшш!
Эдх подняла голову. Слезы текли у нее по щекам, но она удерживалась от рыданий.
— Что мне делать? — спросила она погасшим голосом.
Флорис шагнула к ней, наклонилась, снова протянула руки. Она помогла ей подняться, обняла, и постояла так с минуту, отдавая тепло своего тела. Затем, отступив назад, произнесла:
— У тебя чистая душа, Эдх. Тебе нет нужды предавать своего друга. Мы вместе придем к нему и поговорим. Он должен понять.
Надежда и страх смешались в одном вопросе.
— Мы вдвоем?
— Правильно ли это? — спросил Эверард. — Впрочем, я полагаю, ее присутствие поможет тебе.
— Любовь может быть такой же могучей силой, как и религия, Мэнс, — ответила Флорис. Потом обратилась к Эдх: — Давай, садись на моего скакуна позади меня. Крепче держись за пояс.
— Священный бык, — выдохнула Эдх. — Или конь, который увезет меня в подземное царство?
— Нет, — ответила Флорис. — Но я ведь говорила, твой путь будет труднее, чем дорога в царство мертвых.
18
Огонь трещал и прыгал в канавке посреди зала в доме у Хайдхина. Дым не спешил подниматься к вентиляционной башенке, а стоял туманом, отравляя воздух, который пламя едва согревало. Его красные языки боролись с темнотой между балок и колонн. Тени наваливались на мужчин, сидящих на скамьях, и женщин, подносящих им питье. Большинство сидело молча. Хотя дом Хайдхина был так же великолепен, как многие королевские жилища, все знали, что радости в нем меньше, чем в избушке бедного поденщика. В этот вечер ее не было совсем. Снаружи свистел в сгущающихся сумерках ветер.
— Ничего из этого не выйдет, кроме предательства, — сказал наконец Хайдхин.
Сидящий рядом с ним Берманд медленно покачал поседевшей головой. Костер бросал кровавый отблеск на молочную белизну слепого глаза.
— Я уверен, что нет, — ответил он. — Эверард этот ой как не прост. Может, он и сумеет провернуть что-то.
— Лучшее, что он или кто-либо другой, мог провернуть, это принести от римлян отказ. Любое предложение означает лишь наше поражение. Тебе не следовало отправлять его.
— А как я мог его остановить? Сначала он переговорил с вождями племен, и это они послали его. Я же говорил тебе, что узнал обо всем только во время этой поездки.
Хайдхин скривил губы.
— Как они осмелились!
— У них есть право. — Голос Берманда звучал глухо и мрачно. — Они не нарушили клятву, вступив в переговоры с врагом. И, знай я об этом раньше, я бы, наверное, не пытался остановить их. Они сыты войной по горло. Может быть, Эверард сумеет найти выход и дать им надежду. Я тоже смертельно устал.
— Я был о тебе лучшего мнения, — презрительно усмехнулся Хайдхин.
Берманд не выказал гнева; все-таки названый брат Вел-Эдх занимал достаточно высокое положение в их иерархии.
— Тебе легче, — терпеливо продолжал батав. — Твой дом не раскололся надвое. Сын моей сестры пал в битве против меня. Моя жена и вторая сестра взяты в заложницы в Колоне; я даже не знаю, живы ли они. Владения мои разорены. — Он уставился на рог с вином. — Что еще уготовили мне боги?
Хайдхин сидел так, будто копье проглотил.
— Даже если ты сдашься, — проговорил он, — я — никогда.
Раздался стук в дверь. Мужчина, сидящий ближе к ней, взял секиру и пошел открывать. В залу ворвался ветер; пламя встрепенулось и брызнуло искрами. Появившуюся в дверном проеме фигуру окутывал мрак.
