— Идемте, быстрее! — сказала Анна Графу. — Соберите чемодан, можно потом привезти его на машине. Пока сложите самое необходимое в сумку, вот, возьмите хоть эту.
Ошарашенный Граф ничего не понимал.
— Но я обещал Гертруде сегодня утром починить балкон…
— Забудьте о балконе, Тим им займется. Ох, да поторопитесь же, нам надо уходить!
— Но, Анна, что произошло?
— Я ведь уже сказала, Тим вернулся, он вернулся!
— Да, понимаю, но…
— Мы уезжаем! Возьмем велосипеды. Пожалуйста, поторопитесь.
Граф в замешательстве сунул бритвенные принадлежности и рубашку в сумку, с которой Анна ходила за покупками, а она поспешно укладывала остальные его вещи в чемодан. Свой она собрала за четыре минуты с того мгновения, как Гертруда обняла Тима.
— Но, Анна, мы не можем вот так взять и уйти… они не умеют водить машину, да и…
— Манфред сможет заехать и забрать их, или машину, или еще как. Он создан, чтобы заезжать и отвозить.
— Но Тим появился вот так… может, он не…
— Не может. Он вернулся. Во всяком случае, не наше это дело — строить догадки. Неужели вы не понимаете?
— Понимаю, но… мы должны поговорить с Гертрудой, спросить ее…
— Мы скажем ей, спрашивать не будем, оставим записку. Ей сейчас не до нас. Она уже забыла о нашем существовании. Она говорит с Тимом. Мы обязаны оставить их одних, мы не можем оставаться, не можем! Лучше уйти без всяких разговоров или объяснений. Да что такого важного нам надо им сказать? Ничего.
— Ох, я прямо не знаю, что делать…
— Делайте, что я вам говорю! Нет, оставьте ваш чемодан здесь, рядом с моим, мы не можем везти их на велосипедах. Положили в сумку все необходимое? А паспорт и деньги?
— Да… что за суматоха…
— Вы пока все проверьте, а я напишу записку Гертруде.
Анна на большом листе писчей бумаги крупными буквами вывела: «ДОРОГАЯ, Я ТАК РАДА! МЫ УЕХАЛИ, ДУМАЕМ, ТАК БУДЕТ ЛУЧШЕ. ЛЮБЯЩАЯ ТЕБЯ, АННА. Р. S. Наши чемоданы собраны, стоят в наших комнатах. Велосипеды оставим в гостинице».
— А теперь идемте, идемте!
Она вытолкала Графа из его спальни. Оставила записку на видном месте в прихожей и, крепко держа Графа за рукав, вышла с ним из дома через арку и повела его к гаражу. Там стояли два велосипеда, мужской и женский. Анна потрогала шины. Они были надуты. Поместила сумки в багажники и дала Графу его велосипед. Она даже положила его руки на руль.
— Поехали, Питер, теперь вы мой, — сказала она, но он не слышал ее, слишком был несчастен.
В гостиной Тим и Гертруда, занятые разговором, смутно услышали странный отдаленный звук. Это смеялась Анна Кевидж.
— У тебя такой вид, — говорила Гертруда. — Подрался…
— Имеешь в виду синяк под глазом?
— Его…
— Не подрался, но что-то в этом роде, я расскажу тебе. Обо всем расскажу.
— Ох, Тим, дорогой, любимый, сердце мое! Я так рада, что ты вернулся…
— Правда? Чудесно. Значит, все в порядке, да, Гертруда, я вернулся, мы снова вместе, и ты больше не прогонишь меня?
— Нет-нет, ты со мной навсегда, не знаю, как я только позволила тебе уйти.
— Я был полный дурак, милая… но я расскажу, объясню…
— Не нужно никаких объяснений, то есть это ни к чему, ты со мной, и этим все сказано.
— Но я должен объяснить, должен, чтобы ты все поняла, раньше ты не понимала…
— А как я могла, если ты попросту убежал?..
— Ты велела мне убираться…
— Да, но я…
— Я был дурак, а еще испугался и чувствовал себя ужасно, потому что ничего не сказал о…
— О той женщине; а как она, ну, как она сейчас?
— Не знаю, я ушел от нее.
— У тебя кровь течет…
— Еще бы не течь. Гертруда, я правда ушел от нее…
— Да, знаю и верю тебе. Сиди спокойно, дай мне взглянуть. На лбу такой синячище…
— Ударился головой… я говорю, очень красивая эта лоза.
— В волосах кровь!
— Я еле прошел…
— Дай я потрогаю…
— Трещины в черепе нет?
— Кажется, нет. Больно?
— Да, но так и должно быть, согласна?
— Да что все-таки стряслось?
— Воевал с каналом… или, скорее… меня унесло в туннель…
— Но как такое вообще произошло?
— Знаю, я обещал, что не полезу в канал, но я и не собирался, просто эта собака…
— Сиди спокойно… у тебя рука кровоточит…
— Да, и нога, вот, смотри, колено ободрано…
— Ты попал в туннель, но…
— Я не хотел, там была эта…
— Но как тебя угораздило?..
— Меня протащило через весь туннель и…
— Не могу понять, как ты остался жив…
— Я тоже не понимаю…
— Идем на кухню, нужно что-то сделать с твоими ранами.
— Я чувствую себя ужасно, правда, и жутко голоден…
Гертруда взяла его под руку и повела на кухню. Он привалился к ее плечу, улыбаясь широкой измученной, сумасшедшей, сонной улыбкой. Гертруда заметила записку в прихожей.
— Они уехали!
— Кто?
— Анна с Графом. А, неважно. Теперь дай-ка я промою и продезинфицирую твои раны. А в каком состоянии твоя одежда!
— Говорю тебе, я упал, там была собака…
— Сними-ка ты все и накинь мое пальто, нет, подожди здесь, я схожу за горячей водой и…
— Полотенце будет грязное…
— Не дергайся…
— Ой, больно, Гертруда…
— Думаю, рана неглубокая…
— Может, у меня сотрясение?
— Возможно, но паниковать не стоит.
— Я такой голодный…
— Подожди минутку, сейчас закончу…
— Ни крошки во рту не было со вчерашнего дня, когда перекусил в самолете, прилетел и…
— Жаль, бифштекса не осталось, приложить к твоему бедному глазу, все вчера вечером съели…
— Эх, я бы не отказался сейчас от бифштекса. А что есть?
— Есть тушеная курица, сама приготовила. Решила приготовить…
— Решила приготовить! Гертруда, ты чудо, мне очень нравится это платье и голубые бусы, я так тебя люблю. Ты любишь меня?
— Люблю.
— И прощаешь меня?
— Прощаю.
— И вечно будешь моей?
