— Тим, пожалуйста, прекрати действовать мне на нервы, — сказала Гертруда. — Садись вот здесь, а я налью тебе еще.
Тим покорно двинулся к мягкому креслу с прямой спинкой.
— Я просто хочу подумать.
Тим понял, что она пытается представить, как Гай поступил бы на ее месте. Он не ошибся.
Гертруда налила ему шерри в один из хрустальных бокалов, которые вызвали такое презрение у Дейзи. Он с благодарностью принял его. Первая порция лишь раздразнила аппетит. Гертруда пододвинула другое кресло и села напротив. Это походило скорее на небольшое деловое совещание, чем на дружескую встречу.
— Я могла бы дать тебе сколько-то взаймы, — сказала Гертруда.
— О нет, нет! — смутившись, замахал руками Тим (он уже проглотил свой шерри).
Ему так и слышался голос Дейзи: «Если можно, не позволяй ей называть это займом — вряд ли мы отдадим деньги, не сможем, но, когда это называется долгом, это висит над тобой, ты палец о палец не ударишь, чтобы вернуть его, но все равно будешь мучиться». Тим признал точность ее диагноза. Потом подумал, пусть, пусть это будет называться займом, долгом, только бы это были деньги. Но он уже выкрикнул: «Нет!»
Гертруда тем временем продолжала:
— Но куда лучше будет, если я найду какой-нибудь способ, как тебе зарабатывать деньги. Надо самому зарабатывать на жизнь. Хочешь?.. Я должна помочь тебе…
Не хочу, думал Тим, хочу только деньги! Но ответил с неопределенным энтузиазмом:
— О… да… да!..
— Если бы ты уехал из Лондона, мог бы ты сдать свою квартиру?
— Мою… да… да, мог бы.
Не мог бы, думал Тим, но какое это имеет значение. Гертруда не знает, как от меня избавиться, никаких денег мне от нее не получить, надо просто вежливо убраться из этого дома. И откажись, если она снова предложит выпить, или так и будешь сидеть и ждать, пока еще поднесут.
— Ты не против пожить где-то в другом месте? Ты ведь можешь писать где угодно, я права?
— Разумеется… где угодно…
— Что, если ты поселишься в нашем доме во Франции? — предложила Гертруда.
— Во… где?
— В моем доме во Франции, — поправила себя Гертруда.
Они сидели выпрямившись, глядя друг на друга, с поднятыми бокалами, словно о чем-то спорили.
— Но, — сказал Тим, — я… не понимаю.
— Я подумала, что ты мог бы делать для нас… для меня… какую-то работу… и в то же время писать картины… и, если ты еще сдашь квартиру…
— Все равно ничего не понимаю.
— Видишь ли, у меня есть дом во Франции, скорее летний домик, среди холмов, не совсем в Провансе, но близко. Мы с Гаем купили его сто лет назад, привели в порядок и ездили туда почти каждый год, а иногда сдавали…
Тим слышал что-то неопределенное о «французском доме».
— Ясно.
— Ну, я не думаю, что снова буду ездить туда. Вероятно, продам его. Между прочим, ты говоришь по-французски?
— Конечно, — ответил Тим.
Он едва мог связать два слова по-французски, но мысль его бешено работала.
— Мы… Сейчас, когда начинается туристический сезон, лучше, чтобы в доме кто-нибудь был, вроде сторожа. А если надумаю продать дом, неплохо было бы позаботиться, чтобы все там было в порядке: электричество, водопровод, что-то там с крышей или с окном, уж не помню. Если ты просто поторопишь строителей и… Тебе это не трудно? Ты там будешь совершенно один, или ты не любишь одиночество?
— Я обожаю одиночество, — сказал Тим.
Собрав волю в кулак, он посмотрел Гертруде в глаза.
— Ты мог бы остаться там на какое-то время, сколько захочешь. Просто жить в доме, разобраться, что там работает, что нет. Электричество там есть, вода тоже, вот телефона нет, и, боюсь, обстановка очень примитивная. Я расскажу, как поладить с людьми в деревне. Дом стоит в стороне от нее, но есть велосипед. А еще в доме есть запас еды: консервы, спиртное, можешь пользоваться не раздумывая. А в деревенской лавке есть все самое необходимое. Тебе не будет одиноко? Конечно, я буду тебе платить за охрану дома, и ты сможешь заниматься там живописью, так?
— Да… да… да…
— Ты пейзажи пишешь?
— Ну, разумеется… я все пишу.
— Что ж, Тим… ты можешь сделать кое-что, что всегда хотелось Гаю, но что нам почему-то не удалось… Он хотел, чтобы художник написал картину, где был бы этот дом и, ты это поймешь, когда увидишь, окружающие холмы. Как ни печально это теперь, но я очень хотела бы, чтобы ты выполнил мою просьбу. Я куплю все твои картины, связанные с этим местом.
— Гертруда, минутку, — сказал Тим. Он овладел собой и подался вперед. Едва не похлопал ее по колену в коричневом чулке, но удержался. — Послушайте. Я не очень хороший художник. Так что, если дело в этом…
— Нет, не в этом… я имею в виду, что уверена в тебе, пейзаж вдохновит… но хочу, чтобы ты побывал там…
Тим выпрямился и сказал:
— Так и быть, сделаю все, что смогу. И я там буду один, никого больше? Мне это нравится.
— Да, только ты, никого больше. Вокруг никаких других домов, одна природа, но, если захочется, можно познакомиться с деревенскими жителями. Там все прекрасно отнесутся к художнику. Можешь оставаться там вечность, до самого сентября. Конечно, там ужасно жарко. Если я решу продавать дом, будет очень кстати иметь на месте человека, говорящего по-французски и по-английски, чтобы все показать. Право, теперь я вижу, что это была прекрасная идея.
— Гертруда, вы гениальны! — воскликнул Тим.
Какая фантастическая удача для них с Дейзи, думал он. Она может сдать свою квартиру, и сдаст, хотя говорит, что нельзя. Проведем целое лето во Франции! Она болтает по-французски. Гертруда еще и заплатит мне. Мы с Дейзи будем питаться хлебом, вином и оливками, как блаженные, вкушающие лотосова плода.
[91]
— О, спасибо, Гертруда! — кричал Тим. — Спасибо, спасибо!
Раздался звонок. Анна Кевидж нажала кнопку, открывающую замок парадного. Потом открыла дверь квартиры. По лестнице поднимались Манфред и Граф.
— Мы столкнулись у подъезда, — объяснил Манфред, смеясь.
Граф уставил светло-голубые невидящие глаза на Анну.
— Гертруда разговаривает с Тимом Ридом, — сказала Анна, впуская их.
Гертруда распахнула дверь гостиной.
— Тим как раз уходит.
Следом появился Тим, проговорил: «Спасибо, Гертруда. О, здравствуйте! И всего хорошего!» — вышел, споткнулся на ступеньке и покатился вниз. Поднялся, еще раз крикнул: «Всего хорошего!» — и выбежал на улицу.
