В то утро Анжелика бродила по запруженному Новому мосту и искала. Она была уверена, что обязательно найдет то, что ей нужно.
Вдруг ее глаза расширились от изумления и восхищения.
Она заметила картину с изображением седобородого воина, который собирается выпить вина из своей каски, поставив рядом пику со сверкающим наконечником.
— Да ведь это… старый Гийом! — воскликнула Анжелика.
Она кинулась в лавку, хозяин которой сообщил, что эта вывеска предназначена-де для торговца оружием, который должен вот-вот подойти. И назвал Анжелике имя художника, выполнившего заказ.
Это некий Гонтран Сансе, проживающий в предместье Сен-Марсель.
С бьющимся сердцем Анжелика отправилась по этому адресу. На четвертом этаже весьма неказистого дома ей открыла дверь розовощекая улыбающаяся молодая женщина невысокого роста.
Гонтран стоял в мастерской перед мольбертом среди холстов и красок: лазурь, охра, голубец, малахитовая зелень… Он курил трубку и писал голого ангелочка, моделью для которого служила прелестная девочка нескольких месяцев от роду, лежавшая на голубом бархатном ковре.
Для начала посетительница в маске завела разговор о вывеске для торговца оружием, а потом сняла маску и рассмеялась, давая брату возможность узнать себя. Анжелике показалось, что Гонтран искренне рад увидеть ее вновь. Он все больше походил на их отца, даже манерой держаться. Например, слушая собеседника, брат складывал руки на коленях, как это было свойственно перекупщикам. Гонтран рассказал Анжелике, что он добился звания мастера и женился на дочери своего бывшего наставника Ван Осселя, выходца из провинции Голландия.
— Господи, да это же мезальянс! — в ужасе воскликнула Анжелика, воспользовавшись тем, что маленькая голландка находилась на кухне.
Истинный Сансе де Монтелу, Гонтран отреагировал незамедлительно и неистово.
— А ты? Я так понял, ты арендуешь таверну и наливаешь вино в бокалы людей, многие из которых стоят много ниже меня на социальной лестнице…
В комнате воцарилось молчание.
— Ты рассуждаешь о нашей фамилии, о древности нашего дворянского рода. Что проку от этого дворянства?
Разумеется, признал Гонтран, благодаря происхождению он получил бесплатное образование у иезуитов. Между тем Анжелика вспомнила, что способ извлечь пользу из дворянства сыновей подсказал их отцу управляющий, гугенот Молин. Иезуиты покрывали свои расходы за счет учеников из семей, не принадлежавших к дворянскому сословию. Так, они принимали денежные пожертвования от богатых торговцев или судейских, продукты от земледельцев и фермеров из окрестностей того города, где располагалось их учебное заведение, привлекая состоятельных учеников возможностью получать образование вместе с детьми знати.
— Но религия — не мое призвание, — заявил Гонтран. — Другое дело Раймон, можно сказать, он был рожден, чтобы стать монахом.
Этот живой обмен мнениями и воспоминаниями вновь сблизил их.
Брат с сестрой понимали друг друга и прощали колкие высказывания. Гонтран продолжил с известной долей лукавства:
— Вот ты, ты ведь тут же примчалась, чтобы увидеться со мной! Без колебаний, без ложного стыда… А скажи, ты поспешила бы рассказать о своем нынешнем положении Раймону, который только что назначен духовником королевы-матери? Или нашей сестре Мари-Аньес, фрейлине королевы, которая ведет разгульный образ жизни в Лувре, как это принято у тамошних красоток? Или малышу Альберу, ставшему пажом у маркиза де Рошана? Вот увидишь: в конце концов кто-то из нашей семьи станет епископом.
Анжелика призналась, что она никогда не пыталась встретиться с этими представителями семьи Сансе. Она спросила, что стало с Дени.
— Он в армии. Отец на седьмом небе от счастья. Наконец-то представитель семейства Сансе на королевской службе! Жан-Мари, самый младший, учится в коллеже иезуитов в Пуатье. Не исключено, что Раймон добьется для него хорошей церковной должности, так как у него превосходные отношения с духовником короля, который составляет список назначений. Так у нас в семье когда-нибудь появится епископ.
— Ты не находишь, что мы очень странная семья? — спросила Анжелика, качая головой. — Сансе есть и наверху, и внизу. Только Ортанс со своим мужем-прокурором оказалась где-то посередине.
— У них есть связи, но живут они небогато. После того как ее муж продал свою должность прокурора, вот уже больше года государство не выплачивает им ни единого су. И к тому же их ограбили, прямо накануне отъезда из квартала Сен-Ландри.
Анжелика вспомнила, что человек, которого она расспрашивала, сообщил ей об ограблении семейства Фалло, но тогда, волнуясь только о судьбе своих детей, она даже не обратила внимания на его рассказ. Бедняжка Ортанс! Она, наверное, до сих пор стонет и клянет во всех своих бедах процесс над графом де Пейраком.
— Ты видишься с ней?
— Да. Так же как и с Раймоном, и с остальными. Никто из них не гордится встречами со мной, но зато каждый хочет получить портрет.
Анжелика спросила с некоторым сомнением:
— А… когда вы встречаетесь… вы говорите обо мне?
— Никогда! — резко ответил художник. — Ты стала для нас слишком тяжелым воспоминанием, символом катастрофы, крушения. Ты разбила наши сердца, какими бы крошечными они ни были. К счастью, мало кто знал, что ты была нашей сестрой… Ты — жена колдуна, которого сожгли на Гревской площади!
Продолжая говорить, Гонтран взял ее руки в свои, испачканные красками и изъеденные кислотами. Он раскрыл ее маленькую ладонь, на которой остались следы ожогов от горячей печи, и прижался к ней щекой. Он и в детстве бывал нежным…
К горлу Анжелики подступили слезы. Как же давно она не плакала! Свои последние слезы молодая женщина пролила перед смертью Жоффрея. Затем она разучилась плакать.
Анжелика вырвала руку и, разглядывая полотна, развешенные по стенам, сказала почти сухо:
— Ты создаешь прекрасные картины, Гонтран.
— Да. Но вельможи с притворным радушием обращаются ко мне на «ты», и мещане смотрят на меня свысока, потому что всю эту красоту я создаю своими собственными руками. Интересно, они предпочли бы, чтобы я работал ногами? И почему считается, что держать в руках шпагу — занятие благородное и не связанное с ручным трудом, а держать кисть — нет?
Молодой человек с горечью перечислял те глупые, на его взгляд, препятствия, которые стояли перед ним на пути к мечте стать художником. И это не считая постоянного безденежья.
Но вот Гонтран встряхнул головой, и улыбка осветила его лицо. После женитьбы он стал веселее и разговорчивее.
— Сестренка, я верю: однажды мы оба окажемся при дворе, в Версале. Королю нужны живописцы, причем много живописцев. Я буду расписывать потолки дворцов, писать портреты принцев и принцесс, и король скажет мне: «Вы создаете прекрасные картины, месье». А тебе он скажет: «Мадам, вы — самая прекрасная женщина Версаля».
