Харчок поймал графа за шиворот плаща и поднял, как котенка. Глостер в ужасе забился и замахал руками — поди решил, что его сцапала гигантская хищная птица, а не долбоеб огромных размеров.
— Тпру, тпру, — рек Харчок, стараясь успокоить графа, как понесшую лошадь. — Попался.
— Отнеси его подальше от края и поставь на землю, — распорядился я. — Лорд Глостер, это Харчок, шут Лира. Мы сейчас отведем тебя в укрытие и перевяжем раны. Король Лир уже там. Возьми Харчка за руку, и все.
— Иди отсюда, добрый друг, иди, — отвечал граф. — Твои услуги мне уж не помогут, тебе ж они вредны
[267]
. Мне нет дороги и не надо глаз. Я спотыкался зрячим
[268]
. Сыновья мои — мерзавцы, из дома меня выгнали… Там есть один утес, большой, нависший круто над пучиной. Поможешь мне взобраться на обрыв? Я награжу тебя. Оттуда больше не надо будет мне поводыря
[269]
.
Харчок утвердил старика на ногах и развернул в сторону рва:
— Тогда вам туда, милорд.
— Не отпускай его, дубина недоструганная!
— Он же сам сказал, что хочет топиться, — а он граф, у него и замок, и ров тоже его, а ты, Карман, всего-навсего шут гороховый. Я его слушаться буду.
Я подскочил к ним, схватил Глостера за руку и отвел подальше от края.
— Он уже не граф, парнишка. У него ничего нет, кроме вот этого плаща в защиту от ненастья. Как у нас.
— Ничего? — переспросил Харчок. — А давай я научу его жонглировать, и он тоже будет дурак?
— Давай сперва отведем беднягу в лачугу и глазницы смажем белками яичными и заткнем льняными охлопьями
[270]
, чтоб до смерти он кровью не истек. А потом можешь учить его дурацкому ремеслу.
— Мы сделаем из вас настоящего дурака, — произнес Харчок, хлопая старика по спине. — Это будут песьи ятра, а, милорд?
— Утопи меня, — рек Глостер.
— А дураком быть уж как лучше, чем графом, — не унимался мой подручный, слишком уж бодрый для столь мерзкого и холодного дня с убийствами и увечьями. — Замка, правда, нет, зато людей веселишь. Они тебе за это яблоки дают, а иногда какая-нибудь дева или овца и парой смешочков с тобой перекинется. Шавкины бейцы
[271]
, точно говорю.
Я остановился и внимательно посмотрел на своего подручного.
— Ты перекидывался смешочками с овцами?
Харчок закатил глаза к аспидному небу.
— Кто, я? Не-е… мы и пирожком иногда делимся, если Кутырь сготовит. Вам Кутырь понравится, милорд. Она шибательная.
Похоже, Глостер тут окончательно обезволел и дал мне провести себя в городок за стенами. Шел он мелкими шаткими шажочками. У длинной фахверки, которую я принял за гарнизонную казарму, меня окликнули. Я поднял голову и увидел Курана — капитана Лира. Он стоял под козырьком и махал нам рукой. Мы подошли и вжались в стену, чтоб не лило сверху.
— Это никак граф Глостерский? — спросил Куран.
— Само собой, — молвил я. И рассказал капитану, что произошло в замке и на пустоши после нашей с ним последней встречи.
— Кровь Божья, две войны. А Корнуолл умер. Кто же командует нашими войсками?
— Госпожа, — ответил я. — Держись Реганы. План остается прежним.
— Нет, не остается. Мы даже не знаем, кто у нас враг — Олбани или Франция.
— Знамо дело. Но действуешь ты по-прежнему.
— Я б месячное содержанье отдал за то, чтоб направлять клинок, который ухайдакает ублюдка.
При упоминании о сыне Глостер опять взвыл:
— Да утопите же меня! Не могу я страдать долее! Дайте мне меч, чтоб я на него бросился и тем покончил с позором и страданьем навсегда!
— Извини, — сказал я Курану. — Он у нас нюня и плакса с тех пор, как ему вырвали глаза.
— Так перевязать же надо. Заволакивай его внутрь. Егерь по-прежнему с нами, а раны прижигать железом он умеет.
— Положьте же конец моим мукам! — выл меж тем Глостер. — Покоряться пращам и стрелам яростной судьбы мне больше невтерпеж…
[272]
— Милорд Глостер, не будешь ли ты добр, во имя опаленных пламенем яиц Святого Георгия, пожалуйста, на хуй заткнуться?
— Жестковато ты с ним, нет? — рек Куран.
— Чего? Я же сказал «пожалуйста».
— Все равно.
— Прости, старина Глостер. Какая шляпа славная!
[273]
— Нет на нем шляпы, — педантично молвил Куран.
— Слепой же. Если б ты ничего не сказал, он бы ходил и радовался своей клятой шляпе.
Граф завелся по новой:
— Сыновья мои мерзавцы, а у меня нет даже шляпы! — Не похоже было, чтоб он намеревался умолкнуть в ближайшее время, но Харчок, к счастью, запечатал ему уста своей лапищей.
— Спасибо, дружок. Куран, у тебя пожрать не отыщется?
— Само собой, Карман, хлеба и сыра — сколько унесете, а кто-нибудь из моих людей, глядишь, и флягу вина вам раздобудет. Его светлость снабдил нас довольствием весьма щедро, — добавил он ради Глостера. Старик забился в хватке моего подручного.
— Ох, Куран, ну вот он опять из-за тебя. Давай скорее, будь любезен. Нам надо найти Лира и двинуться к Дувру.
— Дувр, значит? Вы с Францией стакнетесь?
— Ну да — с этим окаянным королем Пижоном, лягушатником, прозванным в честь обезьянки, с пижоном, крадущим чужих жен… С кем есть, с тем и стакнемся.
— Тебе, я мыслю, он по нраву?
— Ох, да отвянь ты, капитан. Ты только проследи, будь добр, чтобы отряд, за нами посланный Реганой, нас не настиг. Сам не бунтуй, а двигайся на восток к Дувру, затем на юг. А я поведу Лира сперва на юг, а затем на восток.
— Давай я пойду с тобой, Карман. Королю потребно больше охраны, чем могут дать два дурака и слепец.
— С королем еще старый Кай. А ты послужишь ему лучше, если выполнишь сей замысел. — Не совсем, правда, но подчинился бы он долгу, считая своего командира дураком? Очень вряд ли.
— Ну тогда ладно. Пойду вам за едой, — сказал Куран.
