Перед главным аттракционом океанария «Оскар – кит-убийца-альбинос» маленькая девочка с косичками, как у Покахонтас, скакала на одной ножке и дергала за рукав дедушку.
– Что-то потерял? Тебе помочь? – очень тихо спросил он.
Какое твое дело, старый… Я зашипел на него, призывая молчать. К счастью, Мэри так спешила посмотреть на Оскара-кита-убийцу-альбиноса, что ничего не заметила. Пожав плечами, дедушка притянул к себе внучку и убрался восвояси.
В бассейне двадцать четыре на восемнадцать метров Оскар нарезал круги в среднем со скоростью тридцать четыре километра двести метров в час – превосходный, пышущий здоровьем образец. Сквозь перегородку из перспекса Мэри наблюдала за белым брюхом смертельно опасного кита у себя над головой. Она воображала, что кит пробьет стекло, и его челюсти сомкнулся на ее плоти. От ужаса и удовольствия Мэри вздрогнула. Откровенно говоря, ничего подобного даже не приходило киту в голову. Он был потерян и смущен. Аквариум разрушил систему эхолокации кита. Все сонарные сигналы, которые он посылал, разбивались о стеклянные стены. Последние пятнадцать месяцев Оскар безуспешно пытался пробиться сквозь лабиринт зеркал и вернуться к побережью Норвегии. В изнеможении кит поднялся к поверхности и выбил хвостовым плавником фонтан брызг. Затем издал свист и снова погрузился в воду. Мэри с завистью смотрела на Оскара. Должно быть, ему весело. Здорово быть китом-убийцей и так вот свободно летать под водой…
Мэри и не подозревала, как похожи они с Оскаром Кит вертел хвостом и прыгал через обруч за порцию рыбы, а она каждый вечер натягивала на себя невозможно узкое платье и развлекала клиентов сладкими речами ради денег. Бар – такой же зверинец, как и океанарий, только туда ходит другая публика.
На периферии гиперпространства разоблачаются все тайники вселенной, провозглашая конец частной жизни.
Мэри подобрала выпавшую прядь волос и засунула ее за ухо, разглядывая, как торопятся по песчаной насыпи крабы-отшельники. С самого первого проникновения в гиперпространство я знал о Мэри все. Вообразите, что знаете человека так близко, что можете просчитать, как быстро растут у него ногти (0,000001 миллиметра в секунду). Ни разу не поцеловав ее, я мог сказать, какова на вкус ее слюна (никотин и жимолость), я знал все ее потайные страхи, толпящиеся в душе (лягушки и высокие стремянки).
Существует расхожий миф, что вокруг предмета любви должна сохраняться аура таинственности, что разоблачить тайну – все равно что облить предмет вашей одержимости стоячей водой из пруда. Мне кажется, в такой любви есть что-то нечистое… Страсть, которая способна выдержать зрелище мышц толстой кишки, проталкивающих к естественному выходу то, что недавно съела ваша возлюбленная… вот это я называю истинной любовью.
Наша прогулка по океанарию Осаки завершалась Мэри пора было спешить на работу. Уже в метро я вспомнил, что оставил дома рабочую одежду, сошел за одну станцию до Мэри и отправился к себе. Я добрался до дома за тридцать минут до начала смены. И тут меня настигли последствия бессонницы. Я решил поспать минут десять. Ровно через сто три минуты меня разбудило раздраженное звяканье телефона. Пора перепрограммировать свой внутренний пространственно-временной механизм. На расстоянии семи километров трехсот восьмидесяти метров к востоку Мама-сан нянчила в кабинете трубку телефона. На ней был фиолетовый халат с поясом и колготки с поддерживающим эффектом от варикоза. Господин Бойанж сидел в своей дневной постельи в форме розочки и жевал очередной трофей. Я поднял трубку и осторожно прижал к уху.
– Добрый вечер. Здесь живет Ватанабе Ихиро? – холодно осведомилась Мама-сан.
Я утвердительно вздохнул.
– Превосходно! Я, собственно, звоню, чтобы выяснить, собирается ли господин Ватанабе сегодня на работу? Потому что если не собирается, мы вынуждены сообщить, что ему следует искать другое место работы, где он сможет преспокойно бездельничать!
– Я проспал, – сказал я.
Мама-сан с шумом набрала воздух. Однако она не собиралась спускать все на тормозах.
– У тебя есть пятнадцать минут.
– Я…
– Мы подали клиентам крекеры из морских водорослей и сказали, что еда будет позже, потому что наш повар – бесполезный идиот. Если ты не появишься через пятнадцать минут, я скажу им, что еда будет позже, потому что наш теперь уже бывший повар – бесполезный идиот.
Мама-сан швырнула трубку, а я так и остался стоять с обморожением уха третьей степени. Обессилев, Мама-сан наклонилась к господину Бойанжу, чтобы приласкать его – танцующая самбу процессия бактерий переместилась с его шерсти на ее накрашенные помадой от Шанель губы. Я проглотил витамин С и натянул кроссовки. Маме-сан повезло, что я использую работу в баре как маскировку. Если бы не Мэри, я бы и трубки не поднял.
Я проскользнул в зеркальные двери на двадцать три минуты тридцать четыре и две десятых секунды позже, чем следовало. Удивительно, но в сумрачном баре сегодня почти не было болезнетворных бактерий. Микробы пощадили трех чиновников мэрии, двух почтовых служащих и начальника городской канализационной системы. Однако и им оставалось недолго. Вирус-мутант гриппа «А» циркулировал по вентиляционным каналам больших офисов. Его запустил ученый из лаборатории биотехнологий двадцатисемилетний Ёси Каваката, протестуя против засилья корпораций.
– Эй, засоня, быстрей на кухню, тебя ждет пицца и цыпленок терияки!
Марико, дочка фермера из Фукуоки, восседала за барной, стойкой рядом с начальником канализационной системы Осаки Исидой. Исида пыхтел сигарой и представлял, как накормит Марико устрицами и напоит шампанским, а потом грубо изнасилует прямо на центральном пульте управления канализационной системой. Марико хлопала ресницами и спрашивала, не хочет ли он еще чего-нибудь выпить.
Я вошел на кухню, надел фартук и целый час упорно вкалывал. Я смотрел на Мэри, запертую в будке для караоке и без удовольствия визжащую под Мадонну по прихоти почтовых служащих, когда в кухню с важным видом вплыла Катя. Я решил, что, чем общаться с ней, уж лучше соскрести с тарелок остатки пищи, и склонился над раковиной. Катю раздражало, что я не выразил восхищения ее приходом.
– Привет, красавчик, – протянула она. – Что там с тобой случилось? Девушка из постели не выпускала?
Катя жевала анисовую жевательную резинку. Слюнный раствор сорбитола, глицерина и вкусовой добавки Е320 хлюпал во рту. Она напоминала мне верблюда с сережками. Я ополоснул тарелки и поставил их в сушильный шкаф.
– А что, если я расскажу обо всем Мэри, а, Ватанабе? Она с ума сойдет, если узнает, что у тебя есть кто-то еще…
Катя с ухмылкой сжала тиски. Кварки в панике летали в районе солнечного сплетения. К счастью, Кате ничего не известно о моем тайном обете – защищать Мэри. Она подозревала, что я влюблен в ее подругу, но считала мое чувство чем-то обычным, свойственным третьему измерению. Мне было жаль Катю. Это грязное понимание любви – единственное, что ей доступно. Я ополоснул ножи и вилки и положил их сушиться.
