Терестра остановилась. Подбоченившись, она спросила у невидимого собеседника:
– Ну и как же ты собираешься избавить меня от этой груды металла?
Голос отвечал ей:
– Я советую тебе прыгнуть в жерло печи крематория.
Терестра рассмеялась.
– Ты – безумец. А теперь проваливай, заносчивый кусок антиматерии!
Чтобы подчеркнуть свои слова, Терестра набрала ладонь марганца и выбросила руку вперед и по кругу, словно токсическое колесо с фейерверками.
Прошло много лет.
Солярис и Терестра парили в космосе. Их громкий смех эхом раздавался меж звезд, когда брат с сестрой играли в чехарду с астероидами и прыгали на одной ножке под метеоритным дождем.
Солярис говорил Терестре:
– Помнишь, как ты вышла из себя, когда я впервые Предложил тебе прыгнуть в печь крематория?
Терестра залилась очаровательной розовой краской.
– Не напоминай мне об этом! Бедный, тебе пришлось помучиться со мною!
Солярис пожал плечами.
– Я почти забыл об этом… Гляди-ка, сверхновая! Давай займемся солнечным виндсерфингом! Вот и подходящая дощечка с Аргонона!
Мэри и Катя осоловели, словно пчелы в меду. Послеполуденное солнце нагрело мозжечок и замедлило реакции. Девушки отряхнули гравий с ног и раскатали джинсы. Они пожаловались друг дружке, до чего же не хочется идти на работу. После пятисот миллилитров алкоголя, в настоящее время находившихся в разных стадиях метаболизма внутри их тел, девушкам захотелось спать. Со стоном Мэри и Катя натянули сандалии, не подозревая о невидимой слизи из микроорганизмов, что покрывала их ступни.
Пока они медленно тащились по тихой аллее от городского кладбища до станции, я на расстоянии следовал за ними. Они миновали троих школьников в форме для дзюдо, носившихся сломя голову по рисовому полю с фруктовым мороженым в руках. Когда Мэри и Катя шли мимо них, школьники еще сдерживали свой воинственный пыл. Однако тринадцать секунд спустя, когда на алее появился я, один из них с воинственным выкриком выбросил руку вперед, изображая прием карате. Рука застыла в сантиметре от моей груди. Я шарахнулся к обочине, а мальчишки согнулись от смеха. От меня расходились ультразвуковые волны враждебности. Телепатически я предупреждал толстого агрессора: смейся-смейся, Кодзи Субаро, с таким количеством холестерина в подключичной артерии однажды, пытаясь воспроизвести такой же прием, ты умрешь, не дожив до тридцати. На глубоком подсознательном уровне Кодзи получил мое послание. Несмотря на то, что вокруг сияло солнце, а его приятели смеялись, Кодзи вздрогнул и со страхом посмотрел в мою удаляющуюся спину.
Пытаясь оттянуть возвращение на работу, Мэри и Катя решили выпить кофе на станции в кафе «Господин Пончик».
Я ждал у входа, под тентом паршивенького хозяйственного магазина, и смотрел, как девушки пьют двойной эспрессо. Солнечный свет заливал всех входящих в кафе, превращая людей в похожих друг на друга зомби. Но только не Мэри. Ее дыхание, подслащенное сакс, вырывалось изо рта, и жар кофеиновых глубин стремился внутрь, захваченный этим ангельским бризом. Райская краснота ее гортани открывалась при глотке. Кофе скользил по миндалевидной железе чувственными капельками. Нежная газовая отрыжка путешествовала от желудка Мэри к ее рту, откуда вырывалась в дребезжащий внешний мир, который был уже не-Мэри. Она облизала губы. Губы ее были совсем не такими, как у прочих; ее губы были пульсирующей алой вселенной.
Рядом с Мэри эта украинская зануда подсчитывала количество килокалорий в двойном эспрессо. Продавщица в розовой униформе железными щипцами раскладывала на витрине глазированные пончики. В желудке продавщицы, словно крахмальные шарики, плавали четыре шоколадных пончика. Еще раньше она спрятала в спортивную сумку четырнадцать витых булочек с корицей, чтобы распределить их между членами Священного Братства Лептуса. Продавщица знала, что булочки будут с благодарностью приняты товарищами после долгого дня, наполненного упражнениями в левитации и магических заклинаниях.
Рабочий день нации близился к завершению. Частота пульса замедлилась, будто слоновий топот, когда толпы устремились из центра в пригороды. Мозг работал на автопилоте, внутренние монологи становились вялыми и скучными, от дневного напряжения падал уровень сахара в крови. Хрустящие и свежие с утра костюмы смялись и покрылись пятнами от ксероксного тонера. Усталость серой монолитной массой гнала домой утомленных людей.
Я сразу заметил его среди этих безжизненных увальней. Его сердце стучало, словно мотор, усиленный амфетаминами, поры вырабатывали крупные капли пота. Он желал остаться незамеченным, хотя за весь день я не встретил более заметного человека. Он зашел в музыкальный магазин и принялся бродить по джазовой секции. Посетители тут же забыли все свои пристрастия к эстрадной и этнической музыке и уставились на шрам, изуродовавший пол-лица. Уродство вызывало в людях шок, отвращение и извращенное удовольствие. Что до меня, то я его почти не замечал. Наверное, мне следует напомнить, что в четвертом измерении внешние и внутренние органы одинаково видны. Его шрам интересовал меня не более, чем твердость его носового хряща.
Пот увлажнял подкладку дорогого пиджака, когда он глядел в окно, механически перебирая записи. Я уже видел его раньше – он приходил в бар «Сайонара» вместе со своим боссом Ямагавой. Этот бандит со шрамом убил восемнадцать человек и имел множество кличек, самая последняя из которых – Красная Кобра.
Словно хакер, я проник в его зрительный нерв, и меня чуть не вырвало, когда я понял, что объектом его пристального наблюдения является Катя. Вернее сказать, его духовная конфигурация воспринимала Катю в высоком эстетическом плане: серый цвет ее лица казался ему опаловым, а прилизанные волосы – пышными и волнующими. Горло Красной Кобры напряглось в невысказанном желании, когда Катя отхлебнула эспрессо.
Солнце скрылось за безвкусным пригородным магазинчиком, и Катя и Мэри вышли из кафе. Красная Кобра двинулся за ними, следя за девушками через окно магазина. Скоро он отстал – столь бросающееся в глаза уродство мешало Красной Кобре следить за обожаемой Катей. Девушки направились к станции.
На перроне толпились пассажиры. Я затаился за мусорным баком, пока девушки покупали билеты, и наблюдал, как их костный мозг восстанавливается, а лимфоциты потоком хлещут в лимфатических сосудах, я проник в их мысли и узнал, что Мэри хочет вздремнуть а Катя пытается что-то вспомнить. Потерянное воспоминание билось в стенки ее подсознания, напирало все сильнее и сильнее, подбираясь к авансцене памяти. Наконец Катя развернулась на сто восемьдесят градусов и завопила:
– Я оставила покупки в кафе!
Я заледенел, ища глазами движущиеся объекты, за которыми можно спрятаться.
– Жди! – скомандовала она Мэри. – Я сейчас вернусь!
Сердце почти остановилось, я буквально влип в стенку бака.
Мэри смотрела, как Катя пробирается к выходу, тряся головой от досады на собственную забывчивость. Мэри улыбнулась маленькому мальчику с большим леденцом, тронутая серьезностью, с которой малыш нес свой трофей.
