А утром наступила расплата, какая всегда бывает за прозревание будущего. Боги всегда требуют расплаты за откровения, и неважно, открывались пути в верхний мир или в нижний, асуры или дэвы являлись по этим путям. Главное, что пути были открыты, и назавтра человек будет жестоко болеть. Никому не дано так сразу взять да и получить доступ в иной мир!
Почти так же плохо бывает и тем, кто курит сушеный коровий навоз — священное вещество, дающее огромную силу для прозревания будущего.
Сраошу невероятно тошнило, и хотя он знал — во время камлания есть нельзя, какие-то желтые, горькие комки с омерзительным привкусом вылетали из его рта, пятнали землю (тоже жертва своего рода). Одежда испачкана рвотой, мочой и калом. Голова трещит невероятно. Во рту скопилась кислота, даже рвет челюсти, заставляет словно бы зевать. Так, прямо в одежде, и погрузиться бы в воды речки, очиститься в ее благодающих водах. Но рано, рано! Рыдает Рашту, ясно видевший, как его скелет достают из земли, разделяют на отдельные кости, вертят их в руках, а потом скрепляют эти кости проволочками и кладут под стекло.
Стонут, схватившись за головы, Йима и Спэнта. Они не только страдают от боли, они видели, как их потомки будут истреблять друг друга, как будут ограблены курганы — в том числе этот, в оградке которого они все сидят; курган, еще не обретший хозяина.
Маза рассказывает, как полезут в грабительскую дудку воры и похитят многое, положенное с Джамаспой. А что они сделают с Йимой?! Они возьмут даже и кости скелета, разрушат все, что только смогут, если найдут. И то же самое сделают они с Джамаспой…
— Не сделают, — утешает Сопа, мудрая старая собака, — Джамаспы они не найдут.
Все должны рассказать Сопе и друг другу, что видели — только потом можно будет погрузиться в ледяные воды речки.
— Скоро будут мои слуги с телегой и отвезут нас к реке, — утешает собравшихся Сопа. И все не могут удержаться от слез, от возгласов благодарности к мудрому, заботливому старику. Как хорошо! Их, смертельно измученных камланием, отвезут на скрипучей телеге; не надо будет влачить еле идущие, не обретшие нормальной человеческой силы тела, все усилия сведутся к тому, чтобы плюхнуться на эту телегу…
Сопа слушает рассказы, дает всем рассказавшим свои сны отпить из бронзовой чаши — мудрый старик заготовил кислую капусту. Известно, что жидкость от кислой капусты, рассол, дарует самое большое облегчение.
Уже позже, когда солнце стояло высоко, Сопа подводит итог:
— Я думаю, надо сделать так… Надо положить все золото, все ценности выше, а погребение Джамаспы сделать ниже. Намного ниже, чтобы не нашли. Тот, кто найдет это золото, все равно ничего хорошего не получит…
При этих словах Сопа опять улыбается, и его лицо становится одновременно веселым и страшным. А остальные кивают головами: да, это золото никому не даст большого счастья! Об этом они сумеют позаботиться… И они сами, и боги.
— А еще, — веско добавляет Сопа, — с Джамаспой надо будет лечь двум сильным людям. Там же, глубоко под золотом, и ляжем с ним мы — я и Сраоша.
ГЛАВА 34
Буря и натиск
5–8 июля
— Витя… Ты не мог бы помочь?
— Охотно… Ты только скажи, что надо делать?
— Покамлать надо… Я подозреваю, кто-то мешает нам правильно рассчитывать, где копать. Если не примем меры, что тогда? Тогда и в третий раз копать будем, где Бог на душу положит, промахнемся…
Странным стало выражение лица Вити Гоможакова, странным…
— Как хорошо, что попросил… Понимаешь, шамана обязательно просить надо камлать, иначе ничего не получается. Я сколько раз хотел камлать, но знаю — если не попросят, толку нет.
— А мне одна… один человек сказал, чтобы я попросил, что ты сильный шаман.
— Люда? Да, она понимает, ты ее в этих делах слушайся.
Вот так.
Епифанов только яростно оскалился, когда ему предложили в третий раз мерить, где скрещиваются трассы.
— Это каждый из вас может при желании…
— Каждый вот пусть и замерит, но и вы тоже замерьте.
Епифанов махнул рукой с выражением полнейшей безнадежности.
Но махай рукой, не махай, а восемь человек сделали расчеты в этот раз. Каждый из них вбивал колышек там, где скрещивались трассы у него. Восемь колышков на дне огражденного пространства как раз между двумя раскопами.
— Что, раскладываем сразу третий?
— Нет уж, Володенька, давайте сначала шурфить.
[31]
На этот раз шурф сразу же дал перекоп,
[32]
вызывая крики «ура!». Витя улыбался, сиял, как начищенный пятак.
— Ну, теперь-то раскладывать раскоп?!
— Нет, давайте и сейчас осторожненько — 3 на 3 метра… Надо будет — всегда сможем расширить.
Перекоп шел по всей площади раскопа, лопаты входили в рыхлую землю, как в масло. За остаток дня углубились больше чем на метр. А ночью полил страшный дождь.
Володе как-то не спалось, и не потому, что он боялся грозы. Володя много раз слыхал, кто и при каких обстоятельствах может насылать дожди и вообще правит природными стихиями. Да и туман вспомнить стоило…
В дожде было одно хорошо — если мешающее им существо стало пакостить таким образом, то они, значит, на правильном пути. Раньше экспедицию сбивали с толку, путали расчеты — и все тут. Посылать дожди необходимости не было. А теперь, получается, дождь уже нужен… Если дожди зарядят надолго, работы могут оказаться сорваны.
Володя встал, запалил керосиновую лампу — свечку легко бы задуло. Надел резиновые сапоги, вышел посмотреть, что происходит. Кто-то еще прошел совсем неподалеку, но не ответил на вопрос Володи: «Кто там?». Во всяком случае, не он один не спал. Сплошной грозовой фронт, сплошная черная стена по всему небу. — вот что увидел Володя в неясном зареве луны, еле-еле светящей сквозь тучи.
Володя растерся полотенцем, особенно старательно вытерев голову, забрался опять в спальный мешок. Не спалось; не хотелось почему-то тушить лампу. Где-то в глубине большой палатки зудел комарик… или даже два, Володя не мог разобрать.
Полотнище тента захлопало — ветер изменил направление. Во всех долинах Хакасии обязательно дует ветер, но в каждой он какой-то свой. Начинается в свое время, кончается тоже в свое… К «своему» ветру в Хакасии всегда привыкаешь. Переезжаешь в другое место или домой — и утром непроизвольно ждешь «своего» ветра…
