— Русского от советских? — не мог сразу понять Епифанов.
— Конечно… Весной 1945 года Красная армия вошла в Русскую Маньчжурию. Мой дед учился в Харбине, в русской гимназии, и когда пришли красные, его отец спрятал русского купца и его сына… Дед учился с этим русским в гимназии. И дед всегда удивлялся, какие они разные — русские, к которым он привык и у которых учился, и советские. Русские, говорил, вежливые, умные… и… и… вы уж извините, но мой дед, он говорил так: «трудолюбивые почти как китайцы». А советские ленивые, тупые и ничего не делали, только грабили.
Епифанов чесал в затылке, братья откровенно хохотали. Продолжало вечереть; участок земли, на котором они находились, уходил от Солнца, поворачивался в сторону от светила. Солнце коснулось ложбинки между горбами холмов, чуть повисело, касаясь лучами хребта. Скрылась часть диска. Весь диск.
А в палатке еще долго разговаривали, передавая друг другу кружки с коньяком и вкуснейшим соусом, который научились делать Курбатовы в Латинской Америке. Так и сидели, несмотря на холод, пока не хлынул опять проливной дождь, уже во втором часу ночи, и не пора стало идти спать.
— Я хочу проводить вас, Ли Мэй.
— Проводите, мне будет приятно.
Но, что характерно, провожал ее Володя молча, и Ли Мэй тоже не сказала ничего, кроме «спокойной ночи» у палатки.
ГЛАВА 36
Советская методика раскопок
Сентябрь, 1949 год
Струи дождя хлестали по лицам людей, по прорезиненным плащам. Воды лилось столько, что трудно было поверить: неужели столько может найтись в тучах?! Дождь залил весь раскоп и продолжал заливать: вода перехлестывала через край, проделывала свои русла в теле кургана, изливалась на равнину. Целые ручьи появились тут за последние несколько дней.
— Копать невозможно, вы же видите!
Кислотрупов прокричал эти слова чуть ли не в ухо Мордюкова: иначе шум и плеск помешали бы его услышать.
— Копать невозможно уже две недели, — пожал плечами Мордюков, — и будет невозможно еще две недели, даже если дождь кончится сегодня!
Мордюков прав. А ведь через две недели уже полетят белые мухи… Заморозок, второй — и землю крепко схватит лед. Если даже на поверхности земли и будет днем еще тепло — то не в недрах земли, где вода сразу же, после первого заморозка, превратится в лед — и это уже до весны. А ведь дождь вряд ли закончится сегодня… Если смотреть на вещи реально — раскопки на этот год закончены. Значит, не докопали курган. Значит, не будет золота для Родины и партии. А вот что это значит для Кислотрупова… Это еще неизвестно.
Молча стоит Мордюков, смотрит на недокопанный раскоп, сразу превратившийся в бассейн. Будь потеплее, купаться можно было бы в раскопе. Но уже не тепло, и скоро он, Мордюков, сменит свой обязательный серый костюм на такой же обязательный синий — так уж полагается зимой. Что-то он думает, верный сын партии, недреманное око людей, поджидающих в Москве Кислотрупова?!
— Гражданин… Товарищ Мордюков, я хочу привезти золото в этом году!
— Хорошее желание, товарищ Кислотрупов… Но я думаю, оно неосуществимо.
Мордюков тыкает рукой в раскоп — мутная вода под сильными струями дождя.
Что делать?! Что делать?! Мордюков говорит — неосуществимо! И отчаянно упало, заколотилось где-то в пятках сердце. Золота нет. Он виноват. Что скажет начальник кабинета?! Он не знает! Нет, он знает слишком хорошо…
— Товарищ Мордюков, если нужно, давайте останемся здесь до зимы! Разложим костры, будем оттаивать землю!
Действительно — это же превосходный способ проявить героизм, совершить подвиг во имя… на благо… несмотря… В памяти мелькнуло что-то из газет: героический Отто Юльевич Шмидт на льдине, Абалаков, обнимающий камни на вершине пика Коммунизма…
— Вы уже подсчитали, в какую сумму обойдется раскопка зимой?
Мордюков прокричал эти слова прямо в ухо Кислотрупову, но послышался тому не натужный крик сквозь плеск дождя, а какой-то зловещий, мрачный шепот. Вот оно! Нет выхода. Нет никакого исхода. Нет золота, нет результата, и значит — нет самого Кислотрупова!
— Он не оправдал доверия партии и правительства, — так скажет владелец кабинета, и Кислотрупов исчезнет.
Наплыло воспоминание — две фигуры в форме, вытянувшиеся у двери.
— Чаю! — приказал тогда владелец кабинета, и принесли чай, с лимоном и сахаром. А в другой раз хозяин кабинета прикажет иное:
— Забрать!
И те же самые двое вцепятся в руки Кислотрупова, выволокут его в другую комнату — уже без мебели, обитую железом, вывернут карманы и ощупают каждый шов одежды.
— Руки за спину! Не оборачиваться!
И все. И исчезнет профессор Кислотрупов. Не будет больше того, кто брал в аспирантуру и давал выгодные места. Того, кто сидел в уютном кабинете с секретаршей. Из комнаты, обитой железом, выйдет человек другого мира… Кислотрупов задохнулся, прижал рукой колотящееся о ребра сердце. Наплыло воспоминание: вереница одинаковых, неразличимых людей в черных бушлатах грузит что-то в вагоны… Тогда Кислотрупов просто поспешно отвернулся от мира, поглотившего и Жукова, и Иннокентьева, и всех прочих, мешавших Кислотрупову. Как сказал хозяин кабинета?
— Если вы сомневаетесь, что экспедиция принесет результат, вы некрепки в марксизме-ленинизме-сталинизме… Если у вас правильная методология, вы не можете ошибиться…
Если он не нашел в этом году золота, у него неправильная методология! Он не марксист! Он не крепок! О горе, горе… Срочно найти того, кто виноват! Кто… ага! Вот она, спасительная мысль! Того, кто украл это золото!
— А вы знаете, Мордюков, ведь мы, может быть, тянем пустышку!
Мордюков повернул свою узкую, темную физиономию.
— Я не первый день думаю: бугровщики вполне могли найти это золото еще давно!
Мордюков смотрел молча. Кислотрупов никак не мог понять, что он думает об этой новой идее. Наконец Мордюков сделал жест — пригласил Кислотрупова в машину. Он сам вел машину, Мордюков, — как видно, умел делать и это, а шофер сейчас никак не нужен. Дождь колотил по металлу, грохот струй холодного дождя тоже почти заглушал голос. И все же в закрытом пространстве голоса получились слышнее. И вопрос Мордюкова свидетельствовал в очередной раз: он лучше понимает происходящее, чем хотел бы это Кислотрупов.
— Василий Сергеевич… Я не совсем понимаю вас — неужели курган раскопали не в древности?
— Когда его раскопали, вопрос сложный… Очень трудно определить время, когда его раскопали. Но вы же видите — он раскопан! Он раскопан людьми, которые прекрасно знают, где это золото!
Кислотрупов опять занервничал, и напрасно: холодная логика действовала на Мордюкова лучше всего.
— Бугровщики говорили, что не копают уже десять лет.
— Вы им верите?!
