Такие мысли занимали Йохана на рассвете третьего дня после памятной встречи с Мартой, когда он выезжал верхом на ратушную площадь Мариенбурга следом за прапорщиком Вульфом, дежурившим в тот день по роте. Этот субалтерн,
[9]
приходившийся девятым по счету сыном разорившемуся барону, скудные земли которого смыкались с владениями семейства Крузе, был очень молод годами, неопытен, не совсем уверен в своих воинских доблестях и, наверное, оттого крайне педантичен в делах службы. Радея о соблюдении воинского артикула, он вознамерился взбодрить досматривающую утренние сны по обывательским квартирам драгунскую роту положенным в начале лагерного дня сигналом «утренней зори». Именно потому зеленый офицерик разбудил Йохана еще затемно.
Солдатское дело — привычное. Йохан встал без жалоб, прежде почистил коня, затем — амуницию, наскоро умылся ледяной водой, перекинул портупею с палашом через правое плечо, витой шнур фанфары — через левое, и — в седло. Юный Вульф потешно топорщил едва пробивающиеся усики, пофыркивал, словно рассерженный котенок, но все равно не нашел, к чему бы придраться.
Остановив коня посреди площади, Йохан отпустил повод, откинулся всей тяжестью корпуса на заднюю луку седла, упер левую руку в бедро и поднес к губам мундштук фанфары. Набрал в легкие воздух, на секунду прикрыл глаза, сосредотачиваясь, и огласил просыпающийся Мариенбург торжественными и чистыми звуками сигнала. В этот раз он играл, пытаясь вложить в каждую октаву всю душу и умение: ведь Марта будет слушать его игру, она знает, кто может играть…
Марта действительно слушала. Выйдя перед завтраком с большим кувшином к молочнице фрау Штольц, она сразу заметила своего знакомого солдата и, не отдавая себе отчета, пошла за ним. Едва пение торжествующей военной меди наполнило воздух, девушка застыла, словно завороженная. Она даже поставила кувшин на мостовую, чтобы не мешал прижать ладони к внезапно призывно забившемуся сердцу. Что-то непостижимо властное было в этих звуках. Или, быть может, это откликнулась на зов трубы текущая в ее жилах отцовская кровь?
Йохан любовно протер фанфару шерстяной тряпочкой, повесил ее на плечо и только теперь увидел знакомую фигурку.
— Прошу дозволения задержаться, герре прапорщик! — обратился он к Вульфу. Офицерик был полностью удовлетворен сигналом и как раз планировал пройтись по квартирам и подвергнуть взысканию тех, кто ради мещанского завтрака пренебрег конюшней и утренней чисткой лошади. Он отпустил трубача без пререканий.
Пустив коня шагом — непременно шагом, чтоб честолюбивая полячка раньше времени не догадалась, как летит к ней его душа, — трубач подъехал к девушке, спешился и приветливо поклонился:
— С добрым утром, милая фрекен… то есть панна Марта!
— Здравствуйте, Йохан Крузе! — просто ответила она и без церемоний протянула маленькую, но крепкую ручку в простой вязаной перчатке. Глаза ее сияли, и ради этого сияния Йохан, наверное, сейчас вызвал бы на бой и второй легион демонов или полк московитов.
— То, что ты играл, было так красиво! — призналась девушка. — Как это называется?
— Утренняя зоря! — важно объяснил Йохан, ужасно довольный тем, что может покрасоваться перед красавицей, изображая бывалого служаку. — Сей сигнал исполняется горном и барабаном, либо воинским оркестром прежде утренней поверки при стоянии войск лагерем, либо в гарнизонах прежде поднятия флага. А вообще, тебе надо услышать, как на стоянке войск нашего доблестного короля Карла играют зорю сразу десять, пятнадцать, двадцать полковых оркестров! Вот это — настоящая музыка, такая могучая и торжественная!..
Они как-то неожиданно для себя перешли на «ты», словно были знакомы уже целую вечность.
— Йохан, пожалуйста, а ты не мог бы сыграть мне эту чудесную зорю еще раз? — Марта умоляюще сложила ладошки и посмотрела на Йохана с забавным видом маленькой девочки, которая выпрашивает лакомство. — Мне так хочется послушать!
— Как можно, Марта! — придал себе напускной суровости Йохан. — Согласно артикулу, зорю не пристало теперь исполнять до вечерней поверки…
— Йохан, ну пожалуйста! Для меня!..
— А, ладно!! Для тебя — что угодно, Марта! — В Йохане вдруг проснулся мальчишка-сорванец, и к тому же безумно влюбленный. — Подержи-ка коня! Сумеешь?
— Еще бы! Меня вообще все животные любят: и лошади, и коровы, и собаки, и коты, и даже мышь, которая живет в норке за камином! — похвасталась Марта. Она ловко взяла строевого коня Йохана под уздцы, ласково поглаживая его по черному мокрому храпу. Йохан принял самую картинную позу, которую только мог, — наверное, ее оценили бы даже поседевшие в походах ветераны на плац-параде в Стокгольме — и вновь прилежно вывел «зорю». На сей раз он играл вполсилы, чтобы не пострадали нежные ушки девушки.
В двух кварталах от площади четверо драгун, которые только что принялись за круг кровяной колбасы со свежевыпеченным хлебом, отложили трапезу:
— Ого, наш Йохан дудит во второй раз! Не иначе этого молокососа Вульфа снова понесло проверять квартиры. А ну-ка, ребята, щетки да скребки в руки — и к лошадкам!
Йохан принял от Марты повод и церемонно поцеловал ей руку:
— А теперь, милая фрекен Марта, я вынужден раскланяться. Мне надо поскорее уехать отсюда, пока не примчался разгневанный дежурный офицер! И желательно покататься пару часиков где-нибудь за городом, чтоб страсти улеглись…
Живое личико Марты изобразило гримаску воплощенного раскаяния:
— О, Йохан, я меньше всего желала навлечь на тебя неприятности! Я — просто капризная противная девчонка… Прости меня, пожалуйста!
— Конечно же, прощу, Марта, — весело сказал он, занося ногу в стремя. — Но при одном условии!
— Проси о чем хочешь! — воскликнула девушка, но, спохватившись, добавила: — Конечно, если порядочной девушке будет прилично исполнить эту просьбу…
— А вот и нет! Потому что я хочу потребовать от тебя ответа на один ужасно неприличный вопрос: где и когда мы снова увидимся?
Марта рассмеялась звонким искрящимся смехом:
— Какие же вы все, военные, все-таки повесы! Ну, так и быть… Жди меня завтра после полудня вон в той улочке у третьего дома. Там на вывеске нарисован серый гусь! Только ты обязательно приходи вовремя, потому что неприлично заставлять даму ждать!
…С тех пор Йохан Крузе встречался с Мартой почти каждый день. Они виделись в соборе во время службы, в лавочках, куда она заходила покупать провизию для пасторской семьи. Йохану казалось, он успел во всех подробностях изучить дневные маршруты красавицы. Всякий раз, когда девушка могла ускользнуть из-под бдительного воспитательского ока, им улыбалось счастье немножко побродить по узким улочкам Мариенбурга, болтая о всякой всячине. Марта доверчиво опиралась о руку Йохана и изредка великодушно позволяла ему на пару секунд приобнять ее за талию, переводя через лужи. Однако когда он впервые решился поцеловать девушку и, словно невзначай, наклонился к ее ярким сочным губкам, она вдруг порывисто отпрянула, словно от ядовитой змеи, и с гневом глянула на него своими вмиг почерневшими глазами. Йохану пришлось битый час доказывать пылающей от обиды Марте, что он вовсе не хотел оскорбить ее и никогда больше не осмелится повторить эту бестактность. Наконец он был прощен и в качестве утешительного приза получил для поцелуя обе ее ручки — даже без перчаток.
