— Ты, Варвара, говори да не заговаривайся! — голос Натальи Алексеевны вдруг полыхнул гневом. — Царица Евдокия слишком горда была, брату моему крепко досаждала! А про Софью с Марфой и говорить нечего… Хотели они весь наш род, всех Нарышкиных, под бердыши стрелецкие пустить! Живо язык крамольный прикуси, Варька! А ты, Дарья, думай, как жениха своего гулящего приструнить! Слыхала я, что ты перед ним, как трава-мурава перед ветром стелешься. Письма к нему подписываешь «Дарья глупая»… Ум последний потеряла, что ли? Разве станет дама европейская так себя принижать?! При европейских дворах не то заведено! И у нас вскоре старые порядки отменят — Петруша постарается…
— Я не буду больше подписываться «глупой», матушка Наталья Алексевна! — опустив очи долу, покорно промолвила Даша Арсеньева. — Но ведь всякая женщина глупее мужчины. У мужа — ум державный! Как у Алексашеньки…
— Ах ты, смиренница! — рассердилась царевна. — Учу вас, учу — языкам иностранным да обхождению европейскому, книжки вам французские читаю, на театре играете, а все — дуры дурами! Где вас таких женихам любить? Потому и ищут себе в амантки немок да француженок! Говорила я Дуне Лопухиной: «Подучись, голубушка, книжки почитай, какие Петруше нравятся, да обхождение европейское освой, а то бросит он тебя да к Аньке Монсихе уйдет!» И что — не послушалась меня, дуреха! Все говорила, что сама знает, как себя царице вести следует, а как — нет. А, вишь ты, в монастырь попала! Петруша вместо нее нам эту красавицу ливонскую привез.
— Госпожа Арсеньева глубоко уважает и любит своего жениха, — осмелилась возразить царевне Марта. — И это прекрасно! У меня менее, чем у других, оснований сказать доброе слово о господине Меншикове, но он действительно не лишен многих достоинств.
— А ты, Катя, вроде не из тихонь! — Царевна прекратила распекать Дарью и повернулась к Марте. — Грамоте, говорят, обучена?
— Обучена, ваше высочество, меня пастор Глюк учил.
— И какие же языки знаешь?
— Пишу и читаю свободно по-немецки и на ливонском наречии. По-польски и по-шведски говорить и немного читать умею. Отец покойный также меня еще литовскому и малороссийскому наречию учил. По-русски только говорить могу. Писать — не обучена…
— Ну, так будешь по-русски писать учиться! — решила Наталья Алексеевна. — Брат мой велел тебе еще уроки русской истории давать. Чтобы ты о державе нашей хоть немного узнала.
— Благодарю, ваше высочество.
— Танцевать умеешь? Как в странах европейских принято?
— Немного умею, ваше высочество.
— Будешь французским танцам учиться. Учитель у нас здесь есть… На клавесине играешь?
— Не играю, ваше высочество…
— Так научишься! Но главное — здоровье свое женское береги! Наследник царю нужен!
— Наследник? От меня? — удивилась Марта. — Но ведь у государя уже есть сын — царевич Алексей Петрович.
— Сын-то есть, — вздохнула царевна. — А наследника нет! Не любит Петруша Дуниного сына. При мне Алешка рос. А теперь царь его к себе забрал, к военной службе приучает. Под Нарву воевать брал. Однако все равно нет меж отцом и сыном согласия.
— Сколько же лет ныне царевичу? — осмелилась спросить Марта.
— Уже отрок. Четырнадцать ему.
— Непонятно мне тогда, ваше высочество, как это? Сын у государя есть, почти взрослый, а наследника нет…
— Поживешь у нас в Преображенском — сама все поймешь! — резко ответила царевна. И добавила, обратившись к сестрам Арсеньевым:
— Зовите сюда сестер Александра Данилыча! Знакомить их с нашей новой жительницей буду! Пополнение пришло нашему женскому царству, фрау-циммеру государеву…
— Мария и Анна Меншиковы не во дворце, матушка, — ответила Варя, которая, вероятно, лучше всех была осведомлена о делах. — Вы же их сами с утра в село отослали, за боярщиной и оброками надзирать!
— Ну и ладно, — успокоилась царевна. — Еще раззнакомятся! Скоро представление будем делать в царя Алексей Михайловича, батюшки моего покойного, храмине…
— Какое представление? — заинтересовалась Марта.
— Театр, — светло улыбаясь, объяснила царевна. — Как в Европах. Я сама пиесы пишу. Про святую великомученицу Екатерину, святую Евдокию… А при батюшке ставили у нас в Преображенском пиесу про царя грозного Артаксеркса и царицу Эсфирь…
— Про Эсфирь? — переспросила Марта, и по телу ее прошла дрожь. — Неужели про Эсфирь?
— А что ты удивляешься? — пожала плечами Наталья Алексеевна. — Матушка моя, царица Наталья Кирилловна, была в молодых летах на царицу Эсфирь похожа. Да и ты…
— Что — я?
Царевна подошла к Марте вплотную, знакомым жестом своего брата взяла ее за подбородок, снова пристально заглянула в глаза:
— Да и ты, Катя, на Эсфирь больно похожа! Наверно, потому брат тебя и выбрал… Вылитая Эсфирь Прекрасная!
— Вы льстите мне, ваше высочество, — не отводя от царевны взгляда, ответила Марта.
— Не льщу я никому и никогда. Не по сану мне это! — отрезала царевна. — Нешто ты и сама не знаешь, что на Эсфирь похожа…
— Знаю, — призналась Марта.
— Откуда знаешь, Катя?
— Пастор Глюк мне про это говорил. Еще в Мариенбурге, — объяснила ливонская пленница. — Только зовут меня не Катериной. Мартой.
— Когда православную веру примешь — Катериной станешь. Так брат мой велел, — объяснила ей царевна. — А пока — привыкай! На театре с нами играть хочешь?
— Хочу! — охотно согласилась Марта.
— А пока поди, по саду погуляй, сирень понюхай, на скамеечке посиди! А хочешь, завтра пойдем с нами на Яузу купаться? — весело и благосклонно спросила Наталья Алексеевна. И, не получив ответа, объяснила: — Дела у нас здесь вольные, женские, никакого стеснения тебе не будет. Оденем красиво, поселим славно. Танцы политичные танцевать будешь учиться, грамоту русскую постигать, на театре играть да брата моего дожидаться. А к Дашке, вон, Меншиков приедет! Варя у нас без жениха пока… Отбила ты у нее Петра Алексеича!
— Я ничего не знала про отношения госпожи Барбары с государем, — искренне попыталась оправдаться Марта.
— А если бы и знала, что — отдала бы ей Петра Алексеича? Не верю! — рассмеялась царевна, словно не замечая, что эти ее слова больно ранят Варвару. Но фрейлина молча стерпела, только совсем не по-женски стиснула в кулаки свои маленькие ручки. Варвара Арсеньева давно привыкла к булавочным уколам царевны, но горькая обида все равно не проходила… Наталья Алексеевна была остра на язык, порой — вспыльчива, но славилась своей отходчивостью. «Пошумит и перестанет», — резонно рассуждали горничные, фрейлины и подруги любимой сестры Петра. Но Марте все это было внове, и она решила смягчить неделикатные намеки царевны.
— Я могу уехать в Москву и остаться всего лишь лекаркой Его Величества, — предложила Марта.
